Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— У вас, — поправил его Смирнов.

— У нас, — охотно согласился Иван Фролович.

Казарян снял с трупа наручники и спросил у Смирнова:

— Его с собой возьмем?

— Пусть здесь лежит, — решил Смирнов. — Здесь непуганое зверье не ходит. Ветками прикроем и пусть до приезда бригады лежит.

В час дня, в тринадцать ноль-ноль, въехали в Нахту. Смирнов с приличного хода с визгом тормозов остановил «газик» у крыльца райкома партии.

— Ты пока певца здесь постереги, а я к Лузавину заскочу, — сказал он и, поднявшись на крыльцо, исчез в торжественном антрэ.

— Лузавин у себя? — рявкнул на дежурившего милиционера.

— Нет, и сегодня не будет, — с удовольствием ответил тот грубому подполковнику.

Выскочил, сел за руль и подъехал к гостинице. Бурно кипел, но пар пока не выпускал. Сказал спокойно, насколько мог:

— Рома, пускай артиста сразу же за мной. И сам перекрывай его так, чтобы никто на нем наручников не видел.

— Куда вести-то его?

— Куда, куда! К тебе в номер, конечно!

Эдаким слоеным пирогом они проследовали через вестибюль, поднялись по лестнице на третий этаж, открыли казаряновский номер. Вроде никто ничего не заметил.

— Куда мне? — покорно поинтересовался Иван Фролович, войдя в номер.

— В спальню, — распорядился Смирнов. — Если лечь захочешь — только на коврик, на кровать такому грязному — ни-ни!

Певец удалился в спальню. Смирнов прикрыл за ним дверь и молча пальчиком поманил Казаряна за собой, в ванную. Казарян сел на край ванны, а Смирнов на стульчак.

— Что я тебе говорил, что я тебе говорил? — свистящим шипеньем вырвался накопленный пар из Смирнова. — Подслушивают курвы нас на телефонном узле, и все Лузавину сообщают! Он знает, что в два прилетает генерал Есин, из моего разговора с генералом знает, и смывается в неизвестном направлении!

— Куда он денется? — резонно возразил Казарян.

— Ты прав, некуда ему деться. Но они успели сговориться. Все, все, кто причастен. И нам с генералом сыграют правдивый, просто мхатовский спектакль.

— Но ведь псевдопожары не спрячешь. Не спрячешь не обозначенные на картах дороги, не спрячешь сезонных рабочих, которые на допросах запоют, как кенари, не спрячешь тех, кто распоряжался, кто отдавал приказы.

— Вот именно кто, Рома. Они договорятся, каков предельный уровень. Я думаю, Лузавин все возьмет на себя. Дурацкое дело, все из бездарных ниточек, из дилетантских замысловатых ходов, без толку, без смысла.

— Если бы ты не влез, смысл для них был бы.

— Людей убивают, Рома!

— А ты?

— А я не убиваю.

— А я?

— А ты не убивал, а защищался.

Казарян сходил заглянуть в спальню. Иван Фролович лежал на коврике в позе зародыша и, видимо, чувствовал себя превосходно, ибо уже слегка задремал. Казарян вернулся в ванную комнату и задал вопрос, который мучил его с десяти часов утра:

— Ты специально дал Чекунову возможность застрелить Арефьева?

— Да, — однозначно ответил Смирнов со стульчака.

— Это ужасно.

— Я знаю.

— Жалко мне тебя, Санек, сил нет, — признался Казарян, балуясь с краном: то пускал воду в ванну широкой струей, то превращал ее в дождичек из душевого круглого с дырочками жестяного облачка.

— Не брызгай, — попросил Смирнов, и Казарян тотчас наглухо закрутил кран.

— Когда этими подонками вместе с тобой занимался, об Олеге и не вспоминал. А сейчас перед глазами он у грязной стены с железной палкой в груди…

— В животе, — поправил его Смирнов.

— Да не уточняй, будь добр! — заорал Казарян. — Кому нужна его смерть?

— Никому, — сказал Смирнов. — Но я найду того, кто убил.

К самолету в Нахте привыкли, а вот к вертолету — нет. Со всех концов к аэродрому бежал народ допаспортного возраста. Те, кто постарше, задирали головы и долго рассматривали птичку без крыльев, которая, издавая свист и вой, перпендикулярно и медленно спускалась на землю. Камуфлированный военный вертолет осуществил посадку. По всему полю, поднятые сабельным мельканием громадных лопастей, метались сухие листья, клочья сена и обязательные бумажки. А пыль поднялась и остановилась неохватным шаром.

Первым в форме цвета хаки спрыгнул, не дожидаясь лесенки, генерал-майор Есин Петр Петрович. Придерживая обеими руками шикарную фуражку с громаднейшей тульей, чтобы не унесло с травой и бумажками, генерал вертел головой, ища встречающих. Увидев, наконец, Смирнова и Поземкина, зашагал к ним, не оборачиваясь на свою команду в полевой форме и при оружии, которая по одному выстраивалась у вертолета.