Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Отдай мне его.

— Нет. Знаю через третьего. Не мой человек, не мой секрет. Нет. И схрон этот издавна, не для одного Ратничкина.

— Схрон! — попробовал это слова на звук Смирнов. — Ратничкинский корешок не из оуновцев будет?

— Хохол, говорят.

— Ай, как бы я по высокому бережку прошелся бы! Да времени нет. Ратничкин контактирует только с хохлом?

— Иногда с моим знакомцем встречается. Но не в схроне.

— Понятно. Как часто твой знакомец встречается с ним?

— Каждые два дня. Он харч ему носит.

— Вот ведь как: у такого идиота друзья есть! Скажи мне, почему Ратничкин на зеленого прокурора решился? Пятерик скостят за хорошую работу, глядишь — и на свободе. Зачем бежать?

— Надзиратели намекнули, что забьют до смерти.

— И дырку ему оставили, — добавил Смирнов. — Он и побежал.

— Может и так, — равнодушно согласился Ященков.

— Теперь совсем о другом, дорогой труженик леса. Простая ставка лесоруба тебя, для которого один раз нырнуть по маршруту — и годовая зарплата в кармане, устроить может только как ширма. Ты уже здесь две весны, третьей дожидаешься. За ширмой — тайные делянки, за работу на которых платят по-царски? Не стесняйся, говори.

— Судя по всему, вы все знаете.

— Далеко не все, к сожалению. Летние лесные пожары на этих делянках, когда весь кедрач вывезен до бревнышка, тоже твоя работа?

— За нее больше всего и платят.

— Скоро, следовательно, твоя главная страда?

— Через две недели.

— Как все это документируется?

— Не мое дело. Копать собираешься здесь, начальник?

— Уже копаю.

— Дело, конечно, твое. Некоторые, говорят, любят играть в русскую рулетку с пятью патронами в барабане.

— Мало ли кто что любит, зловещий ты мой лесоруб, — Смирнов встал. — У меня к тебе просьба: передай вашему общему знакомцу, чтобы Ратничкин немедленно, слышишь, немедленно и тайно от оуновца уносил ноги как можно дальше.

— Передам. Но вряд ли он послушается.

— Тогда его убьют сегодня, в крайнем случае, завтра.

— Его головная боль.

— Которой сразу же не будет, если меня не послушается.

— Я скажу, — еще раз уверил Ященков.

— Да, за сведения могу заплатить.

— Сведенья — бесплатно. В агенты не вербуюсь. Мы в расчете. Мне домой пешком идти?

— С десяток верст на мотоцикле вместе со мной прокатишься. А дальше — пехом. Мне в леспромхозе светиться незачем. Иди к дороге, я сейчас мотоцикл вывезу и поедем.

Смирнов вошел в уютный свод, в котором стоял мотоцикл и сидел Чекунов. Сказал негромко:

— Жди меня здесь, через полчаса буду.

Смирнов выкатил мотоцикл к дороге и приказал Ященкову:

— В коляску. И пологом пристегнись. А то мало ли что в твою дурацкую башку взбредет.

Уселись и понеслись. Всякие механические кони бывали под седлом Смирнова: во время войны трофейные «БМВ» и «ДКВ», после войны — лендлизовские «Харлен» и «Девидсоны». Правда, японских еще не пробовал. «ИЖ» вел себя послушно и безотказно: где надо прибавлял, где не надо прибавлять — ковылял.

Старался все время обгонять пыль, но не всегда удавалось: она уже мягко хрустела на зубах, забивала глаза, скатывалась в углах рта…

Минут через пятнадцать Ященков прокричал:

— Отсюда сам дойду.

Смирнов с готовностью дал по тормозам. Сказал, глядя, как Ящик выбирается из коляски:

— Хочу надеяться, Ящик, что командиры тайного предприятия коммунистического труда для коммунистов, ничего не узнают о нашем с тобой разговоре.

— Надейтесь, — предложил ему Ящик, старательно отряхиваясь от въедливой пыли.

— Неверно сказал. Нельзя мне так говорить, — осудил Ящика Смирнов. — Если я почувствую, что ты хоть полсловечка из этого разговора кому-то передал, а почувствую я обязательно, первоочередным занятием моим станет превращение тебя в пыль. Не в тюремную, просто в пыль. Хорошо запомнил, Витя?

— Запомнил, запомнил.

— Всегда бойся меня и выполняй мои просьбы.

— Может, из-за вас я и в Москву не очень-то рвусь, — признался Ящик и, понимая, что руки не подадут, попрощался уже на ходу: — Бывайте, если сможете.

— Смогу! — заорал Смирнов, ударил по педалям и вместе с ним заорал мотоцикл.

Через пятнадцать минут он укротил ревущий агрегат и позвал:

— Чекунов, проснись!

— А я и не спал, — обиженно откликнулся свежим голосом Чекунов и видимо отделился от черноты кустов. — Отвезли?

— Отвез, — Смирнов слез с мотоцикла и опять с удовольствием устроился на травке. Сначала сел, потом лег, вытянувшись во весь рост. И руки тоже вытянул. — Разговор наш слышал?