Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

Фурсов прервал свой художественный свист и, искусственно зевнув, лениво спросил:

— А, собственно, что вы няньчитесь о ним? Будет он на похоронах или не будет, я твердо знаю только одно: будет очередная его пакость и подлое безобразие.

Торопов так резко и неожиданно открыл глаза, что все трое, стоявшие у его кровати, непроизвольно вздрогнули. Олег о хитрой полуулыбкой осмотрел всех троих и, замерев взглядом на Фурсове, высказался вопросом:

— Это ты, гэбистская гнида, только что здесь распространялся?..

— Если ты еще хоть раз скажешь о том, что я работаю на ГБ, я тебя задушу, пьяная скотина.

— Но я же не сказал: гэбистская вошь, я сказал гэбистская гнида. Так сказать, ты еще в зародыше, как бы еще не в штате…

Фурсов повернулся к Казаряну и заявил:

— Все, Роман. Завтра утренним рейсом я улетаю. И прошу меня не беспокоить до конца съемок.

— Не будем беспокоить, — вяло пообещал Казарян.

Не прощаясь ни с кем, Фурсов покинул номер, гостиницу, Нахту…

— Сейчас в садик пойдет, на скамейку сядет и плакать будет, — предсказал Олег.

— Плачу пока я, — сказал Казарян. — Долго еще мне плакать?

— Дня два. А потом два на выход, — поведал Олег.

— Было бы у меня время, — с сожалением сказал Смирнов, — я бы тебя за сутки вылечил.

— Чеховским методом? — поинтересовался Торопов.

— Смирновским, — поправил его Смирнов и посоветовал Казаряну: — Ты сейчас ужинать будешь, возьми его с собой. Может, поклюет по малости…

— А выпить? — перебил Олег.

— По началу не более сотки, — продолжал инструктировать Смирнов: — Чтобы не сразу свалился, а потом с интервалами в полчаса — минут сорок по пятьдесят граммов. Как лекарство. После сотки пусть попоет, на гитаре поиграет…

— А я не хочу, — опять перебил Торопов.

— Тогда и водки не получишь, — перебил дискуссию Смирнов. — Вставай и одевайся. Сможешь?

Торопов лежал под одеялом абсолютно голый. Когда одеяло скинул, сам удивился:

— Сначала ты, Санек, здесь был. Потом комсомольские бляди набежали. Затем одна эта блондинка, Вероника, осталась. Отлично помню: я одетый был. Вот когда выпили еще, тут уж полная форточка. Я ее трахнул… или не трахнул? — глядя на свои голые колени, он горестно и громко вопросил: — Я тебя трахнул, Вероника?!

— Пытался, но не смог, — за Веронику ответил Казарян.

— Откуда знаешь? — подозрительно поинтересовался Олег.

— По собственному опыту, — признался Казарян.

— Девушка, наверное, обиделась, — огорчился Олег. Смирнову сильно все это надоело, и он с бестактной милицейской прямотой потребовал ответа:

— Так ты хочешь водки или нет?

— Все в порядке, шеф, — успокоил Смирнова сам обеспокоенный тем, что водки могут и не дать, голый менестрель. И лихорадочно натягивая майку, трусы, носки, рубашку, штаны, продолжал успокаивать: — Все в порядке шеф, все по делу.

Одевался он ловко и споро, только когда стал шнуровать башмаки, в склоненной вниз голове что-то произошло с вестибулярным аппаратом и его стало валить в сторону и на пол. Казарян подхватил его, усадил на кровать и сам зашнуровал эти проклятые ботинки.

— Я — король Людовик Четырнадцатый! — радостно объявил Олег.

— Ты — говно собачье, — слегка поправил его Казарян и, ухватившись за ворот джинсовой рубашки, поставил на ноги.

— А Людовик Четырнадцатый по сути и был говном собачьим, — умело отпарировал хамский выпад менестрель, вскинул гитару, как ружье, на плечо, объявил: — Я готов.

В казаряновском люксе уже все было готово к традиционному суарэ. Стол, достойно накрытый Жанной — тарелками, вилками, ножами, без консервных банок, нарезанного ломтями на газете сала, нечищенной жареной на костре рыбы. Все по блюдам, все по салатницам, все, как в лучших домах. Даже цветная водичка в двух больших стеклянных кувшинах — самодельный, из запасов варенья для чая, морс. Ну, и, естественно, три первых откупоренных пол-литра.

Уселись. Сидевший рядом с Тороповым Смирнов тихо поинтересовался:

— Первые сто — разом? Или растягивать будешь?

— Разом, — без колебаний решил Олег.

Смирнов налил ему самолично, спец был по дозировкам. Остальные были на самообслуживании. Ни с того, ни с сего, вдруг, со стаканом в руках поднялась испуганная до смерти своей решимостью дурында — героиня Наташка:

— Я, наверное, еще не имею права называть вас всех своими друзьями, но так хочется сказать: друзья. Друзья! Это всего вторая моя роль в кино, а в длительной экспедиции я вообще в первый раз. И только здесь почувствовала, что такое кинематографическое братство. Я хочу стать полноправным членом этого братства и долго-долго состоять в нем. Примите меня в свое братство, друзья!