Виктор Пронин - В позе трупа

Вошел Шаланда.

Амон вздрогнул и поглубже вдвинулся в стул. Шаланда еще от двери улыбнулся, плотно закрыл за собой дверь, вкрадчиво приблизился к Амону. Легонько потрепал его по щеке, тот напрягся, ожидая удара.

— Вот и встретились, — мягко, даже с какой-то ласковостью проговорил Шаланда, но глаз его при этом нервно дернулся — еще налитой глаз, да и щека оставалась припухшей. — Как поживаешь?

— Хорошо поживаю.

— Ну-ну.

Протокол опознания Амона как человека, устроившего дебош в отделении милиции, Шаланда подписал, хотя и не без колебаний. Больше всего его смущало то, что оказался потерпевшим, не хотелось ему в документах проходить потерпевшим. Но Пафнутьев его убедил в том, что для будущего суда он важен именно как потерпевший, причем при исполнении служебных обязанностей.

Несколько раз в кабинет заглядывал обеспокоенный Анцыферов, но Пафнутьев улыбался ему так обнадеживающе, что тот успокаивался, исчезал, но через пятнадцать-двадцать минут заглядывал снова.

— Заканчиваете? — спрашивал он, просунув голову в дверь кабинета и обеспокоенно оглядывая всех.

— К тому идет, Леонард Леонидович, — кивал Дубовик безразмерным своим носом, не отрывая взгляда от протоколов.

— Тянете, — укоризненно говорил Анцыферов.

— Успеем, — Пафнутьев беззаботно махал рукой, словно бы даже и мысли не допускал о чем-то непредвиденном, неожиданном.

— Ладно, я еще загляну, — напоминал Анцыферов.

— Загляни, Леонард, загляни, — не возражал Пафнутьев.

Но и эти его слова настораживали прокурора, он долгим взглядом изучал Пафнутьева, словно пытался проникнуть в тайные его мысли и намерения. И опять исчезал, так и не погасив своих сомнений. Единственное, чего добился Анцыферов, — это того, что забеспокоился и Амон, до того сидевший мирно.

— Скажи мне, начальник, что происходит? — спросил он наконец. — Что за суета началась?

— Никакой суеты, — отвечал Пафнутьев твердо. — Идет плановая работа. Готовим документы к твоему освобождению.

— Мозги пудришь, начальник.

— Ничуть, — заверил Пафнутьев.

— С такими документами сажают, а не освобождают.

— А ты откуда знаешь? Уже сидел?

— Догадываюсь… Нехорошо себя ведешь, начальник. Сокрушаться будешь.

— Вместе посокрушаемся.

Лукавый Пафнутьев все-таки нащупал выход из того положения, в которое затолкал его Анцыферов требованием немедленного освобождения Амона. Если он так хочет выпустить его, пусть. Но при этом останутся все документы, которые необходимы суду. И по этим документам, на их основании можно выносить приговор, можно давать и десять лет, и пятнадцать. Это будет бомба, которая все равно взорвется рано или поздно, а то, что бомба существует, Анцыферов знает и не сможет о ней забыть ни днем, ни ночью. А для того, чтобы папка с документами была в боевой готовности, требуется одно — постановление об освобождении Амона подпишет Анцыферов. Это будет единственным условием Пафнутьева. Все остальное он готов сделать.

Уходя из кабинета прокурора, он уже знал, что нужно делать, знал и то, что Анцыферов ни за что не согласится это постановление подписать. А если подпишет — это будет самая крупная ошибка в его жизни. И пока Дубовик готовил документы для осуждения Амона, Пафнутьев обстоятельно, обдумывая каждое слово, готовил постановление для освобождения Амона. И, войдя к прокурору, Пафнутьев молча положил бумагу на стол, ткнув в нее пальцем:

— Вот здесь, Леонард.

— Что здесь?

— Подписать. — Выражение лица Пафнутьева было скучающим, почти сонным, и смотрел он не на взрывной документ, а в окно, на потеки дождя, которые извилистыми ручейками струились по стеклу. К мокрому стеклу прилипло несколько листьев, в комнате стоял осенний полумрак, Анцыферов свет не включал, наслаждаясь этими кабинетными сумерками.

Увидев внизу свою фамилию и место, оставленное для подписи, Анцыферов все понял мгновенно. Он даже не стал вчитываться в текст самого постановления. Легонько, будто в самой бумаге таилась опасность, Анцыферов отодвинул листок от себя подальше.

— Ты, Паша, очень хорошо все изложил. Мне нравится.

— Старался.

— Даже перестарался немного, — усмехнулся Анцыферов. — Я не могу подписать эту бумагу. Я недостаточно знаком с делом. Ты ведь во всем разобрался? И пришел к выводу, что этого человека можно отпустить?

— Как скажешь, Леонард.

— Ну, что ж… Если ты так решил… Отпускай. Я не возражаю. Поставь черточку у моей фамилии, знаешь, как делается, когда подписывается кто-то вместо начальника… И распишись.