Нина Васина - Удавка для бессмертных

– Я потею, – нервно замечает Карпелов, зажав ее ладони опущенными руками.

– Я тоже, – пожимает плечами Ева, – но руки отмерзли, к работе непригодны.

Минуты две молчания, Карпелов больше не выдерживает. Он сдвигает ноги, садится и интересуется, где Ева Николаевна греет руки, когда на работе одна? Ева таращит близкие глаза, смеется и сообщает, что греет у себя между ног. Карпелов опускает глаза и старается дышать спокойно.

Нагретые ладони Ева прячет в рукава, прыгает несколько раз на месте, но площадка начинает угрожающе постанывать и качаться.

– Начали, – говорит она, устроившись.

Карпелов набирает на мобильном телефоне номер. Ева разглядывает размытые светящиеся контуры человеческого тела, подгадывает и вовремя закрывает глаза и сдергивает металлический обод с прибором ночного видения на лоб: в комнате зажгли ночник. Карпелов, не дыша, смотрит, как тонкий ухоженный палец ласкает курок, ему кажется, что собачка утопилась сама собой. Он влипает глазами в бинокль. Окно раскрошилось на тысячи мельчайших осколков и осыпалось раздавленным льдом вниз. В откупоренном пространстве комнаты, подсвеченном ночником, Карпелов не сразу определил, куда попала Ева: труп отбросило к противоположной стене, и раздробленная голова сливается с красками дорогого ковра.

Женщина рядом повернула к нему лицо. Карпелов дернулся от отсутствующего застывшего взгляда. Постепенно глаза оживают, вот она уже чуть насмешливо прищурилась, что всегда волновало Карпелова.

– Мы ждем твоих или моих? – Ева встала на ноги. Карпелов с ужасом обнаружил, что не может двинуться. Ему даже показалось на мгновение, что он примерз телом к площадке. Ева протянула руку, Карпелов покачал головой и, сопя от напряжения, встал на ноги сам.

Она подгоняла его, пока спускались, – Карпелов сказал, что первым полезет он. По правде говоря, он все еще не доверял своему телу, словно застывшему в обморочном оцепенении, и не хотел свалиться на женщину.

Ева паковала оружие в сумку, когда на той стороне парка послышались сирены милицейских машин.

– Мои уже приехали, – вздохнул Карпелов.

– А вот и мои, – вздохнула Ева, разворачивая машину. Стройка осветилась бегающим мощным прожектором: вверху натужно стрекотал вертолет. Они доехали до моста и сбросили машину в воду. Прошли два переулка по пустой улице, сели в машину Карпелова и через пятнадцать минут подъехали к ночной закусочной у вокзала. Карпелов подмигнул и вытащил из багажника клетчатую пластмассовую сумку огромных размеров – любимую тару челноков. Сумка с винтовкой вошла туда как родная. Клетчатую сумку в закусочную теперь поволок Карпелов. Услужливо застыв в дверях, он пропустил ее вперед, удерживая плечом сопротивление крепкой пружины, Ева округлила глаза.

– Тока после вас, дядечка! Отвыкла я оставлять мужчину за спиной.

– Ходи быстро, а то дверью зашибет!

Они вместе отпрыгнули, уважительно покивали головами на страшнейший хлопок хищной двери и окунулись в тяжелый сигаретный дым и гомон. Почти все столики были заняты.

– Ты думаешь, это приезжие? Как бы не так, – Карпелов без намека на брезгливость собрал в кучу одноразовую использованную посуду, грязные салфетки, остатки еды и закинул это в урну. – Пасажиры сидят, затаившись, в залах вокзала. Это Москва по ночам общается. Народу – страшно. Вон там, у стойки, мужик в галошах. Говорил я с ним вчера. Доктор наук. Знаешь, с кем он водку пьет? С женой. Тоже академическая дама. Не можем, говорят, дома спать. У них погиб кто-то под блоками дома в прошлом месяце. Сюда даже посты редко заходят: проверяли, проверяли, потом бросили. А вон те двое молодых с гитарой могут иногда и спеть. Отлично поют. Кофе здесь плохой, девчонка из банки «Нескафе» чистое «Пеле» насыпает, а вот глинтвейн отменный.

– А этого знаешь? – Ева показала на огромные ноги в мокрых кедах – сверху бахромой нависли истрепанные брюки.

– Нет, – Карпелов почти незаметно скользнул взглядом по длинной сутулой фигуре у стойки и напрягся, – что-то не так?

– Наверное, показалось. Ну что, давай глинтвейн? И «Пеле» давай, черт с ним. И вон те два куска с кремом, – она показала на разрезанный торт под стеклянной крышкой. – Бутерброды с рыбой тоже можно, да-да! – это она сказала уже уходящему Карпелову, когда он, не веря, обернулся. Как только Карпелов перенес все это по частям на столик, она поинтересовалась: – А ты не проголодался?

– Что это значит – не проголодался? Не хочешь же ты сказать…