Николай Леонов - Защита Гурова

Повисла короткая пауза, Ивану послышалась матерная ругань, затем мужчина сказал:

– Сегодня в пятнадцать подходите в наше бюро пропусков, я возьму у вас конверт, только ничего не обещаю.

– В ваше бюро пропусков ходят шизики и стукачи. Второе, мне от вас ничего не надо. Можете считать, что я не звонил.

Не обучался в спецшколах Иван Петров, не обучался. Но врожденная смекалка подсказывала, разговоры по этому номеру наверняка записываются. И гонористому парню на другом конце провода врежут и пониже спины, и по шее.

– Минуточку! Минуточку! – быстро заговорил абонент. – Вы не желаете заходить в наше бюро пропусков? Встретимся в другом месте… Памятник Долгорукому знаете?

– Не годится. Мне подойдет квартира, лучше номер в гостинице.

Абонент опешил, затем сказал:

– Опять же в пятнадцать часов при входе в гостиницу «Москва», одного вас не пропустят.

– Хорошо. Нарисуйте себя, я подойду.

Иван подошел к месту встречи за полчаса, не отдавая отчета, зачем явился так рано. Делать ему было нечего, он прогуливался неподалеку от входа в гостиницу с тремя гвоздиками в руке, изображал нетерпеливого влюбленного. Люди входили в зеркальные двери и выходили, все двигались быстро, словно куда-то опаздывали. К тротуару подкатывали автомобили, чаще такси, но многие иномарки он не знал. Иван приглядывался к прохожим, отмечал, как одеты, довольно быстро научился выделять иногородних, даже тех, что вылезали из шикарных лимузинов. Приезжие, многие из которых в своих городах являлись людьми значительными, они и здесь, в Москве, старались выделиться, не просто ходили, а ступали с достоинством, задирали подбородки, смотрели значительно, практически не улыбались. Кроме того, приезжих начальников выдавали свободные дорогие пальто и непременные кейсы.

Иван заметил, что шоферы и сопровождающие провинциальных сановников сдержанно улыбаются, порой друг другу подмигивают. Дважды появлялись фотографы и телевизионщики, которые держались особняком и головами не крутили, снимали свой объект и исчезали.

Своего гэбэшника Иван заметил шагов за двадцать и не мог себе объяснить, почему выделил мужчину из общей массы. Пожалуй, туго затянутый на плаще пояс да спортивная выправка, и никакого занятия себе мужик не придумал, шел неторопливо, не оглядывался, но косил по сторонам. О поясе, бежевом плаще, росте и отсутствии головного убора гэбэшник сказал по телефону, но Иван определил бы его и не зная столь расхожих примет. Иван встал у него на пути, протянул гвоздики и сказал:

– Привет, дружище, хорошо, что не опаздываешь, – взял под руку, увлек в подъезд. – Шагай впереди, я не отстану, – добавил Иван, когда они миновали швейцара, который внимательно на гостя посмотрел, явно запоминая внешность.

Номер был полулюкс, имел нежилой вид и застоявшийся воздух. Иван, не спрашивая разрешения, открыл форточку, выбросил из пепельницы окурки, сказал:

– Меня зовут Иван, вас я буду величать капитаном, так как имени своего вы мне не скажете, а забивать ерундой голову мне ни к чему, – и опустился в одно из кресел.

– Хорошо, – «капитан» кивнул, сел за письменный стол, смотрел внимательно, слегка насмешливо.

Неожиданно Иван понял, что перед ним совсем не тот человек, с которым он разговаривал по телефону. С одной стороны, это не имело значения, с другой – Иван понял, что следует сменить тон и манеру разговора, начальство требует уважения.

– Вот такие дела, товарищ начальник, – начал осторожно Иван. – Теперь моя судьба в ваших руках.

– Ну-с, Иван, расскажи о себе подробно, советую не врать, рано или поздно правда всплывет и потопит тебя. Родился, крестился, учился, воровал, дрался, все подробно, до суда и приговора. Расскажешь, после запишешь.

Когда гэбэшник прочитал исповедь Ивана, отложил листки в сторону, спросил:

– Непонятно, зачем наш сотрудник прислал тебя. Таких огольцов в столице тысячи.

– Человеку в такой дыре надоело, хочет выслужиться, – ответил Иван, понимая: решается его судьба и помочь себе он не в силах.

– Ты почему на первый разговор пошел и нам позвонил?

– Я вашу контору вычислил, – признался Иван. Собеседник парню нравился, и он решил говорить только правду. – Институт мне не осилить. Разнорабочим быть не хочу, от ментовской формы меня блевать тянет. В большой спорт я давно опоздал, пристроиться вахтером в комитет комсомола, доносы писать, карьеру делать я не желаю.

– Поработал бы на стройке, – обронил гэбэшник.