Андрей Кивинов: Целую. Ларин

Загудела бормашина. Вероятно, Жанночка наяривает кому-то по зубкам.

«Алло, Юрий Сергеевич, ещё одно… Надо бы добавить… Инфляция».

«Придёшь, проговорим. Всё, у меня работа». Бормашинка визжала с перерывами, выстукивая по челюстям несчастного зубовладельца азбуку Морзе. Её визг прервал телефонный зуммер. Юрий Сергеевич повесил трубку. Я нажал на «стоп». Вроде всё ясно, ничего необычного. Но что-то тут не то. Не в диалоге, а в звуке. Непонятно, откуда появилось ещё одно жужжание, в паузах между работой бормашинки. Или оно появилось сразу? Не уловил. Надо ещё раз прогнать.

Я нажал на обратную перемотку, но в этот момент в мою дверь ввалился запыхавшийся Филиппов.

— Я готов.

— Да, идём.

Я остановил перемотку и выключил аппарат из сети. Потом прослушаю.

— Ну и видуха у тебя, — очень точно подметил Евгений.

Я взглянул в висящее на стене небольшое зеркало с трещиной по диагонали. Да, ничего рожа. Как меня вчера Вика пустила? Хотя она всё понимает.

Трёхдневная щетина из-за больной щеки, взъерошенные волосы, мешки под глазами. Типичный пьяница. А в довершение всего — одежда под стать. Старая зелёная стройотрядовская куртка со стёртыми нашивками, драные, штопаные-перештопаные джинсы и синие с красным резиновые кеды. Вообще-то, это не постоянная одежда, а своего рода маскарадный костюмчик, на случай, подобный сегодняшнему. Вполне реалистический. Этакий вечный студент-бедолага, перекати-поле, давно плюнувший на все лекции и рыщущий в поисках спиртного и приключений.

Бронежилета под моей зелёной курточкой не было. Слишком он громоздкий, поэтому сразу заметен. Для проформы я вынул из него титановую пластинку и положил её в нагрудный карман. Сбрую-кобуру я тоже не надевал, просто засунул пистолет за ремень.

На улице нас ждал участковый — молодой парень с редким именем Иннокентий — и постовой, которого я, честно говоря, даже не знал, как звать. Оба были одеты по гражданке, но более интеллигентно, чем я.

Я кивнул ребятам, и мы двинулись в сторону рынка.

— Надолго там? — спросил Кеша.

— Не знаю. Сидим до пяти, потом прогуляемся за одним хлопчиком и отбой.

Денек выдался неплохой. Уже можно было загорать, что и делали некоторые горожане, развалившись на зелёных газонах. Надо будет в выходные рвануть с Викой и Бинго куда-нибудь за город.

На рынке было довольно многолюдно, и на наше прибытие внимания никто не обратил. Мы разбежались по сторонам, обговорив, кто где будет находиться. Ларёк Мишы Корнеева стоял прямо рядом с рыночным забором, в пяти метрах от проезжей части. Это была неширокая асфальтированная дорожка, связывающая рынок с проспектом. По ней завозились товары. Во избежание пробок здесь висел знак, запрещающий парковку.

Миша в своем ларьке развешивал по верёвочкам мелкий товар и периодически обозревал местность. Я отошёл к пивному ларьку, что был как раз рядом с рынком, дернул маленькую для вхождения в образ и, утолив жажду, побрел к месту своей дислокации, по пути купив газетку. Что касается этого места, то выбрано оно было с подобающим мне вкусом — с него очень удобно было наблюдать, а если придётся, то и задерживать.

В тени роскошного клёна на ящиках сидели подобные мне ребятишки и сосали пивко. Я, конечно, имею в виду внешний облик граждан, а отнюдь не внутренний. Кое-кто пил пиво из банок. Только не из металлических, фирменных, а из отечественных, стеклянных. Естественные надобности оправлялись тут же, под клёном.

Я отыскал свободный ящик и пристроился к любителям пива, обсуждающим проблемы внутриполитической жизни. Это сейчас самая модная тема. Обсуждение, в основном, сводилось к тому, что всех надо ставить стенке. Я вступил в беседу и заявил, что пора не только ставить к стенке, но и вешать, за что тут же получил банку с пивом. Я вежливо отказался, но, всё равно, стал в компании своим человеком.

С политики разговор плавно перешёл к воспоминаниям о том, кто сколько и где выпил. Время потекло. Стрелка рыночных часов приближалась к часу дня. Минут через десять я вполне освоился в обществе, благо интеллектуальный потенциал говорящих был на вполне подходящем уровне.

— Ларин, я всегда знала, что ты этим кончишь.

Я поднял голову. В трёх метрах от меня на дорожке стояла Ирка Соловьёва, моя бывшая сокурсница и любовь. Правда, может, она уже и не Соловьёва сейчас, но для меня она навсегда так и останется Соловьёвой. Она выглядела всё также эффектно, как и на первом курсе института, и её не портил даже презрительный взгляд, испепеляющий меня. Последний раз я видел её лет шесть назад, в метро. Я не знаю, кто она сейчас и с кем, как, впрочем, и она ничего не знает обо мне. Вернее, не знала.