Донна Леон: Высокая вода

Одна теплая, другая холодная. Она решила подвигать ими, чтобы посмотреть, будет ли различие, и лет сто спустя перешла к действию. Она попробовала сжать ладони в кулаки и сумела лишь слегка согнуть пальцы. Но этого было достаточно — теплая рука ощутила нежнейшее пожатие. Бретт услышала голос, он был ей знаком, но она не узнавала его. Почему этот голос говорит по-итальянски? Или это китайский? Она понимала, что он говорит, но не могла вспомнить, что это за язык. Она снова пошевелила пальцами. Как приятно это ответное тепло. Она попробовала еще раз и опять услышала голос и ощутила тепло. О, это было просто волшебно. Понятная ей речь и тепло, и часть ее тела, свободная от боли. Успокоенная этим, она снова заснула.

Наконец она пришла в сознание и поняла, почему одной руке холодно, а другой тепло.

— Флавия, — выдохнула она едва слышно.

Давление на ее руку усилилось. И тепло.

— Я здесь, — сказала Флавия, ее голос звучал совсем рядом.

Бретт, сама не понимая откуда, знала, что не может повернуть голову, чтобы обратиться к подруге или взглянуть на нее. Она попыталась улыбнуться, произнести что-нибудь, но какая-то сила удерживала ее и не давала ей открыть рот. Она попыталась вскрикнуть или позвать на помощь, но невидимая сила держала ее рот на замке.

— Не пытайся говорить, Бретт, — сказала Флавия, и ее пожатие стало крепче. — Не двигай ртом. Там скрепы. У тебя треснула одна из челюстных костей. Пожалуйста, не пытайся разговаривать. Все нормально. Ты поправишься.

Было очень трудно понять все эти слова. Но тепла руки Флавии было достаточно, звук ее голоса успокоил Бретт.

Когда она проснулась, то была в полном сознании. Чтобы открыть глаз, все еще требовалось некоторое усилие, но ей это удалось, хотя второй не захотел открываться. Она порадовалась, что больше не нужно прибегать к уловкам, чтобы ощутить свое тело. Она огляделась и увидела Флавию, спящую на стуле с открытым ртом и запрокинутой головой. Ее руки свисали с двух сторон стула, и она была полностью во власти сна.

Осмотрев Флавию, Бретт снова совершила мысленный рейд по своему телу. Наверное, она могла бы двигать руками и ногами, хотя ей было больно, — даже если она не шевелилась. Вроде бы она лежит на боку, и у нее болит спина, тупой жгучей болью. Напоследок, зная, что это хуже всего, она попробовала открыть рот и ощутила ужасное давление на корни зубов. Сцеплены скрепами намертво, но губами шевелить можно. Самое худшее, что язык во рту, как в ловушке. Осознав это, она почувствовала настоящий ужас. Вдруг она закашляется? Подавится? Она яростно отогнала от себя эту мысль. Если уж она так рассуждает, значит, все в порядке. Она не увидела никакой аппаратуры, подведенной к кровати, и поняла, что она не на вытяжке. Значит, все плохо ровно настолько, насколько должно быть, а это терпимо. Всего лишь. Но терпимо.

Внезапно ей захотелось пить. У нее горело во рту, саднило глотку.

— Флавия, — сказала она тихим голосом, который сама едва слышала.

Глаза Флавии открылись, она стала озираться почти в панике — как всегда при внезапном пробуждении. Через секунду она наклонилась на стуле и приблизила лицо к Бретт.

— Флавия, пить хочу, — процедила Бретт.

— И еще с добрым утром, — ответила Флавия, расхохотавшись от облегчения, и Бретт поняла, что ничего непоправимого не случилось.

Повернувшись, Флавия взяла стакан с водой со стола, стоявшего позади. Она согнула пластиковую соломинку и аккуратно вставила ее между губами Бретт, подальше от распухшей трещины, оттянувшей губу вниз.

— Я даже положила туда лед, как ты любишь, — сказала Флавия, крепко удерживая соломинку в чашке, пока Бретт пыталась тянуть из нее. Ее пересохшие губы слиплись, но наконец ей с трудом удалось приоткрыть их, и благословенная прохлада, благословенная влага потекла по языку и по глотке.

Всего лишь после нескольких глотков Флавия убрала чашку, сказав:

— Не так много. Подожди чуть-чуть, а потом можно еще.

— Я как одурманенная, — сказала Бретт.

— А ты действительно одурманенная, cara. Тут сиделка ходит каждые несколько часов и делает тебе укол.

— Сколько времени?

Флавия взглянула на часы:

— Без четверти восемь.

Цифры ничего не значили.

— Утра или вечера?

— Утра.

— А день какой?

Флавия улыбнулась и ответила:

— Вторник.

— Утро?

— Да.

— Почему ты здесь?

— А где же я, по-твоему, должна быть?

— В Милане. Тебе петь сегодня вечером.

— Вот на то у них и существуют замены, Бретт, — небрежно сказала Флавия. — Чтобы петь, когда основные певцы заболевают.