Карло Вилла - Смерть и корысть

Но есть и более существенная причина, заставляющая его остаться: Вердзари убежден, что, желая скрыть нечто, люди могут поведать об этом гораздо больше, чем если бы сразу сказали правду. Правда ослепляет, а в мягких сумерках лжи высвечиваются самые мелкие подробности. Поэтому он прислушивается к телефонной беседе Нордио с профессиональным интересом. Самая беспроигрышная ложь — это умолчание, тут всегда можно отпереться, а когда недоговариваешь, недолго и влипнуть. Говоря — всегда рискуешь.

Наконец Нордио заканчивает свою односложную беседу; не успевает он предложить комиссару сесть, как тот плюхается на стул и заявляет:

— Как видите, собаку я на этот раз оставил дома…. Я не хотел, чтобы сегодня повторилось то же самое… Она, конечно, нервная, моя собачка… но ума необыкновенного. — Перед последними словами он делает небольшую паузу.

Нордио испытывает некоторую неловкость, однако он все же находится в своем кабинете и при исполнении служебных обязанностей. Поэтому приступает прямо к делу:

— Извините, что я на вас так наседаю, но ведь и на меня наседают тоже. Вы должны понять, газеты не вечно будут молчать об этой истории. — И, заранее предвидя ответ Вердзари, скорбно добавляет: — Поверьте, нам всем пришлось несладко…

— Особенно убитой! — вырывается у Вердзари. Прежде чем Нордио успевает ответить, он переходит на серьезный, деловой тон: — Правда, излишняя торопливость может привести к роковым последствиям, особенно когда в деле есть нерешенные вопросы, белые пятна…

— Которые, по-моему, уже неактуальны после признания обвиняемого.

— Какого обвиняемого?

Вердзари проговорился, но Нордио не теряет хладнокровия.

— Конти, какого же еще? Он единственный, и, насколько я понимаю, другого не будет. На Де Витиса и Каррераса дела не заводятся, будут только вынесены административные взыскания. Первым займется Высший юридический совет, поскольку речь идет о простом дисциплинарном нарушении, второй предстанет перед Контрольной комиссией, когда мы передадим бумаги в палату депутатов.

— Поскольку судебно-медицинский эксперт в своем заключении…

Тут терпение Нордио лопается.

— Заключение выправлено по форме и подписано, так надо ли опять поднимать вопрос о времени смерти, основываясь на сомнениях такого горе-ученого, как профессор Липпи? Вы, наверное, тоже слышали, при каких обстоятельствах он загубил свою научную карьеру и сколько неясных и до сих пор невыясненных причин заставили его стать судебным медиком, чтобы получше замести следы. Нет врачей бездарнее, чем те, что становятся чиновниками: им хочется продемонстрировать свои профессиональные достоинства, от которых уже мало что осталось. Когда представляется такой случай, их не остановишь. Липпи воображает, будто настал его звездный час. Я слушал его, слушал, но его версия не подтверждается свидетельскими показаниями. Время смерти указано в заключении и закреплено его подписью. Другим оно быть не может. — И добавляет, уже не так жестко: — Впрочем, может быть, вы представите мне новые улики, а Липли — новое заключение, достойное доверия и подкрепленное доказательствами.

Нордио, безусловно, превосходно образованный юрист и сделает большую карьеру. Это дело было для него большой удачей, и неудивительно, что он отстаивает свои выводы. Вердзари это прекрасно понимает. И хотя слова Нордио нисколько его не убедили, он лаконично отвечает:

— Вы прокурор, вам и решать!

Это вызывает бурное одобрение Нордио.

— Не сомневайтесь, дорогой Вердзари, все будут в выигрыше, вы тоже получите, что вам положено и давно вами заслужено. Я подробно доложил в Рим о такте и выдержке, проявленных вами при работе в таких сложных условиях…

Старому комиссару этот комплимент кажется просто не очень удачной попыткой сменить тему и завершить разговор. Поэтому он прощается с прокурором и с иронической улыбкой направляется к двери, бросив на ходу:

— Надо признаться, вы мне очень помогли…

Выходя из Дворца правосудия, Вердзари размышляет о многочисленных и заманчивых обещаниях, которых он за последнее время наслушался. Скоро на пенсию, и все кругом прямо из кожи вон лезут, чтобы она была как можно больше. Конечно, жаль будет уйти с работы, не дослужившись до высокого чина. Он не простак; в отличие от Конти, он всегда знал, что движет миром, хотя никогда не извлекал из этого выгоды — скорее от недостатка проворства, чем от избытка честности. Но сейчас становиться в позу просто глупо, более того — преступно, если принять во внимание жену с кучей болезней, невыплаченную квартиру и троих сынков-лодырей на шее. Конечно, случай с этой бедняжкой, которую он сбил на дороге в Сарцану, тоже сыграл свою роль. Но не это решило дело, о чем он и намекнул Де Витису; главной причиной, заставившей его сдаться, было ощущение, что героическая стойкость тут мало что даст. Игра сыграна, и единственным результатом его героизма может быть перевод куда-нибудь далеко от дома и без всякой надежды на повышение. А ведь совсем неплохо уйти в отставку в чине квестора, и чтобы тебя потом до конца жизни так величали.