Как всегда по утрам, Берарди поглощен чтением спортивного раздела «Газетт», когда хорошо знакомое ему нарастающее гудение лифта заставляет его оторваться от этого занятия. Но на этот раз, хотя лифт прибыл именно на его этаж, он не прячет газету, а только кладет указательный палец на прочитанную фразу и ждет, когда откроется дверь. Де Витис еще в отпуске, Конти под следствием, а больше ему бояться некого: он завоевал право на покой и безмятежное чтение, в чем так нуждается.
Он держит газету развернутой без всякого стеснения, даже с некоторым вызовом, что доставляет ему огромное удовольствие. Хватить хитрить, хватит изворачиваться, больше не надо мгновенно прятать газету при отдаленном шуме шагов и скрипе двери, как это было при Де Витисе. Только заслышав лифт, он уже впадал в панику, от трели звонка его бросало в дрожь, ведь его превосходительство не желал ничего слушать: «Тут вам не вокзал и не приемная дантиста, так что уберите газету!» А он уже не мальчик, чтобы его регулярно отчитывали.
Нордио — это другое дело, он настоящий синьор, с ним Берарди даже шутит, проверяя, кто из них лучше знает игроков и турнирную таблицу чемпионата. Кроме того, Нордио прекрасно помнит составы команд, и между ними нередко возникает оживленная дискуссия, которая, то прерываясь, то разгораясь снова, иногда растягивается на целый день, а то и заканчивается на следующее утро. Не то что Де Витне с его безумным чванством.
Двери лифта открываются, из него выходит Вердзари в слишком широком и сильно измятом костюме. Слава Богу, хоть сегодня оставил дома свою глупую собаку, радуется Берарди, — позавчера из-за нее тут такое было! Эта собачка чуть не прыгнула на Нордио, и Берарди пришлось бросаться на помощь: она не слушалась даже хозяина. Нордио чуть не умер со страху и, естественно, накричал на Вердзари:
— Оставляйте ее дома, комиссар, здесь ведь государственное учреждение, а не поляна, где ищут трюфели!
И потом, этот комиссар — вот нахал! — сразу переходит на «ты», а Берарди после стольких лет службы этого не переносит, он ведь не продавец в лавке, а дежурный в приемной прокурора.
Вердзари подходит и лаконично осведомляется:
— У себя?
— У себя.
Берарди не теряется, даже не встает со стула: пока Нордио за него, он чувствует себя очень уверенно. Может быть, со временем удастся устроиться старшим продавцом и перебраться в Геную, где его сын служит у Фассио.
— Скажи ему, что я здесь и хочу с ним поговорить.
— Он ждет вас, ждет! — И с плохо скрытым раздражением: — Он давно вас спрашивает, идите, идите… — И вместо того чтобы проводить, Берарди лишь кивает в сторону коридора.
Когда заходишь к человеку в кабинет, а он в это время разговаривает по телефону, — сразу чувствуешь себя лишним. Но деваться некуда. Хотелось бы выйти за дверь под каким-нибудь предлогом, да боишься показаться смешным. Хозяин кабинета замечает твое замешательство, но прекратить разговор не может и начинает объясняться с тобой знаками, давая понять, что разговаривает с важной персоной и по важному делу. Так он и разговор продолжает, и высказывает тебе свое дружеское расположение. То, что собеседнику на другом конце провода отдают предпочтение, а тебя, стоящего в двух шагах, заставляют ждать, делает ситуацию комичной, и, оказавшийся меж двух огней; хозяин кабинета, желая как-то сгладить неловкость, принимается сокрушенно разводить руками и взволнованно расхаживать взад-вперед, насколько позволяет телефонный шнур.
Войдя в кабинет Нордио, Вердзари застает его за весьма интимным телефонным разговором, и в первый момент это его смущает. Однако он уже здесь, уйти было бы глупо. Он постучал и, услышав в ответ бормотание, которое принял за «войдите», вошел. Сейчас, слушая уклончивый, осторожный разговор Нордио и видя его извиняющиеся, неловкие и ненатуральные жесты — «ничего не поделаешь, важная деловая беседа!», — он невольно думает о странной судьбе, преследующей человека с первых сознательных лет жизни и обрекающей его на постоянное, систематическое вранье — в словах и в деяниях; вранье воздвигает вокруг него столь высокую стену, что в конце концов она становится непреодолимой. Ложь господствует надо всем даже в минуты внезапной искренности: когда єни, наступают, то вызывают стыд и явную неловкость.
Растерявшийся при появлении комиссара, Нордио что-то жалко лепечет в трубку. Вердзари сразу догадался, что на другом конце провода — его пассия, и, по правде говоря, не слишком удивился. Ои прекрасно знает, кто она такая, и роман этот его не волнует. При других обстоятельствах он бы вышел, и подождал за дверью, но поскольку Нордио так настойчиво разыскивал его и распорядился немедленно впустить, то вот он здесь, и пускай Нордио любуется его ехидной физиономией.
Читать дальше