Чарлз Тодд - Испытание воли

И его теплый, ласковый голос, смеющийся над ней, обещающий: «Моя милая девочка, разве я когда-нибудь отказывал тебе хоть в чем-то? Мы будем вместе всегда, пока не высохнут моря, пока сияют звезды и вертится Земля. Такого обещания тебе достаточно?»

Моря еще не высохли, звезды еще сияют, а Земля еще вертится. Но ее счастье вытекло вместе с его кровью на цветущий луг, и она никак не может его вернуть. И ничто — абсолютно ничто — не в состоянии вернуть время к тому единственному, славному дару любви.

Кэтрин Тэррант сидела в своей студии, в темноте, освещаемой вспышками молний. По ее лицу текли слезы, а по стеклам барабанил дождь. На мольберте перед ней стоял закрытый портрет Рольфа Линдена. Ей не нужно было снимать покрывало, она и так прекрасно помнила картину. Но думала она о Марке Уилтоне и о Чарлзе Харрисе. Внутри у нее все ныло от желания. Она жаждала мужчину, который никогда к ней не вернется. Она забывалась лишь изредка, когда бывала в Лондоне и когда рисовала. Гибель Чарлза и угроза, нависшая над Марком, почему-то до неистовства всколыхнули ее чувства и сделали ее уязвимой. Ее окружали воспоминания, почти осязаемые. Кэтрин убеждала себя в том, что обязана помочь Марку.

Капитан тоже не спал; приводил свои дела в порядок, готовясь к неизбежному. Для него нет выхода, придется с этим смириться. Во Франции он умел быть храбрым, когда было нужно, и до сих пор храбрость ему не изменяла. Она не подведет его и сейчас, когда тоже нужна ему. От героя до висельника — серьезное падение для человека гордого, подумал он с мрачной иронией. Угадать бы только, что сделает Леттис… Но ему осталось выполнить последний долг. Спустя какое-то время он решил, что лучший способ достичь цели — искренность, а не обман…

Девочка в домике на холме впервые за много дней спала глубоко и без сновидений.

К утру дождь утих; вскоре из-за туч вышло водянистое солнце. Оно светило все ярче и ярче, пока вся округа не покрылась туманной, абрикосовой дымкой, словно согревшей колокольню и окрасившей деревья в золотистый цвет.

Ратлидж вышел из гостиницы и некоторое время постоял, наблюдая, как спешат на базар торговцы — установить лоток или договориться об удачной сделке. Негромкий гул голосов, смех, скрип колес, пешеходы, снующие туда-сюда, — он видел такие базары в сотнях английских городков, мирных и оживленных. Неделю назад в такой вот базарный день здесь погиб человек. А Мейверс в это время выступал перед местными жителями, брызжа слюной от ненависти. Маленькая девочка чего-то до смерти испугалась… Но сегодня человек посторонний, случаем попавший в Аппер-Стритем, не узнает ни о каких ужасах, не будет ими задет. Не почувствует ни трагедии, ни жалости; не увидит скорби и боли.

Ратлидж развернулся и быстро зашагал по тротуару. По пути зашел к доктору Уоррену справиться насчет Хикема. Экономка доктора сообщила, что спал Хикем беспокойно, но хорошо позавтракал и как будто немного окреп.

— Когда силы появятся, он захочет джина, — добавила она. — Сразу видно, бедняга еще не выздоровел до конца! А уж что он будет с собой делать, когда поправится и вернется домой, дело другое.

— Мне говорили, до войны он был краснодеревщиком, — сказал Ратлидж.

Экономка с удивлением заметила:

— А ведь правда! Я и забыла. И ведь хороший краснодеревщик был! А сейчас совсем не то; руки у него дрожат, как листья на ветру. — Не переставая говорить, экономка взяла метлу, прислоненную к стене. — И все-таки сегодня он выглядит лучше. Хороший знак!

Ратлидж поблагодарил ее и, вернувшись к гостинице, направился к машине. Через десять минут он остановился у дома Давенантов.

Впустила его Грейс, и Салли Давенант вышла поздороваться, как только услышала его голос. Она быстро посмотрела гостю за спину, как будто ожидала, что Ратлидж привезет с собой сержанта Дейвиса, и явно испытала облегчение, обнаружив, что Ратлидж один.

— Доброе утро, инспектор! Мы сидим на террасе и допиваем кофе. Присоединитесь к нам?

Следом за хозяйкой он прошел в застекленные двери и очутился на мощенной плитняком террасе, выходящей в парк. Перед террасой раскинулся широкий газон, окаймленный деревьями и обсаженный ухоженным бордюром, изящным и милым, — Ратлидж невольно подумал, уж не сама ли миссис Давенант его придумала. Парк не уступал дому в изяществе. Надо всем царил дух безмятежности. На деревьях пели птицы, негромко жужжали пчелы, перелетая с цветка на цветок.