Оса Ларссон: Кровь среди лета

Подул ветер, сильный, до шума в ушах. Небо словно испещрено следами когтей, через которые просачивалось что-то черное. Дождь? Ребекка подняла раскрытые ладони, чтобы проверить. Рукава ее плаща сползли вниз, обнажив тонкие запястья, руки, напоминающие гибкие березовые ветки. Шелковый шарф упал на гравий.

Томми Рантакюрё побежал догонять Ребекку.

— Постойте! — кричал он ей. — Не ходите к реке. Сейчас приедет «скорая» и…

Но девушка не слышала его, продолжая свой путь в сторону берега. Внезапно Рантакюрё охватил ужас при виде ее вытаращенных глаз и окровавленного лица с клочьями свисающей кожи. Томми понял, что боится оставаться с ней наедине.

— Простите! — Он схватил Ребекку за рукав. — Я не позволю вам… вы просто туда не пойдете.

Ребекка почувствовала, как кто-то взял ее за рукав — и словно земля разверзлась под ее ногами. В памяти всплыла фигура пастора Весы Ларссона. Однако вместо человеческой на плечах его сидела собачья голова, покрытая бурой шерстью. Черные глаза осуждающе смотрели на Ребекку. У пастора были дети. И собаки, которые не умеют плакать.

— Чего ты хочешь от меня? — спросила его Ребекка.

Поодаль она увидела пастора Томаса Сёредберга, который доставал из колодца мертвых младенцев. Он поднимал их одного за другим, кого за пятку, кого за ножку или бедро. Голые белые младенцы распухли от колодезной воды. Пастор бросал их в кучу, которая быстро росла.

Ребекка оглянулась и тут же встретилась глазами со своей матерью. Она стояла рядом, такая же опрятная и элегантная, как всегда.

— Ты так ничего и не поняла, — сказала она дочери. — Знала бы ты, что наделала!

Анна-Мария Мелла нашла в доме ковер, которым собиралась накрыть сына Ларса-Гуннара. Неизвестно, как к этому отнесутся криминалисты. Надо еще установить заграждение, пока здесь не собрался весь поселок с журналистами во главе. И еще этот дождь! Анна-Мария распоряжалась насчет заграждения и тащила по двору ковер, а сама думала о Роберте. Она представляла себе, как будет плакать в его объятиях сегодня вечером, отдыхая после ужасного дня, в котором было слишком много крови и бессмысленной жестокости.

Внезапно она услышала голос Томми Рантакюрё.

— Я больше не могу держать ее! — кричал он.

Ребекка Мартинссон вырывалась у него из рук, отчаянно размахивая кулаками. Наконец она освободилась и побежала к реке. Стольнакке и Ульссон устремились следом. Не успела Анна-Мария глазом моргнуть — как Свен-Эрик почти догнал Ребекку, а Фред отстал от него всего на какой-нибудь шаг. Еще секунда — и девушка, словно змея, извивалась в руках инспектора Стольнакке.

— Вот так! — громко повторял он. — Вот так!

Томми Рантакюрё зажимал нос ладонью, из-под которой бежала струйка крови. У Анны-Марии в кармане всегда лежали одноразовые бумажные платочки: на случай, если потребуется вытереть Густаву нос или рот после мороженого. Она протянула платочек Томми.

— Повали ее на землю! — закричал Фред Ульссон. — Здесь не обойтись без наручников.

— Какие еще, к черту, наручники! — сердито ответил Свен-Эрик. — Где «скорая»?!

Последняя реплика была обращена к Анне-Марин. Та пожала плечами.

Теперь Фред Ульссон и Свен-Эрик держали Ребекку за руки с двух сторон, а она, стоя между ними на коленях, отчаянно вырывалась.

Наконец подоспела «скорая». Одновременно с ней прибыл еще один автомобиль с мигалкой. Завыли сирены, цветные огни замелькали сквозь серую завесу дождя. Чертова суматоха!

Вдруг Ребекка закричала, заглушая все остальные звуки. Она рвалась и выла как сумасшедшая и никак не могла остановиться.

Он черный, как сатана. Он прибежал к ней, рассекая лиловые волны иван-чая, над которыми, словно снежные хлопья, кружил белый пух, и остановился в какой-нибудь сотне метров.

У него широкая грудь и крупная голова, жесткая шерсть вокруг шеи. Его не назовешь красавцем, но он силен. Почти как она сама. Он замер и ждет ее.

Золотая Лапа узнала о нем еще вчера. Она манила его и звала, пела ему о своем одиночестве. И вот он пришел. Наконец он здесь.

От счастья у Золотой Лапы взыграла кровь. Волчица устремилась к нему и сразу перешла к любовным играм. Она сдвинула на макушке уши и изогнула длинную спину буквой S. Она красовалась. Он медленно вилял хвостом.

Нос к носу. Потом под хвост. Потом опять к носу. Золотая Лапа вытянула шею и выпятила грудь. Наступил самый торжественный момент. «Возьми меня, если хочешь», — говорила она ему.