Эд Макбейн - Смотри, как они умирают

— Ой, ну разве это не мило? Один из дорогих «Пурпурных латинос» принес нам мороженое!

Он резко взглянул вверх и тут же узнал золотистую рубашку, в голове его вспыхнуло: «Королевские гвардейцы», и он приказал себе не пугаться, однако почувствовал, как в животе у него все внутренности словно завязались в тугой узел.

— П-привет, Томми, — выдавил он.

— Привет, Зип, — отозвался Томми. — Ты как раз вовремя. Сгони-ка своего парнишку с ящика.

— Согнать… но… — Он помолчал, кусая губы. Коробка с мороженым в его руках вдруг стала неимоверно тяжелой. — Но… но это мой ящик, — возразил он, — я притащил его своими руками…

— Все зависит от того, кто им пользуется, — заметил Томми. — Теперь наш черед здесь стоять.

— Эй, послушай, Томми, — сказал Зип, — ну зачем нам ссориться, а? Разве мы не можем…

Томми внезапно приподнялся на носки, мотнул головой в сторону Папы и ткнул лбом его в ногу, тот потерял равновесие и рухнул с ящика на тротуар. Зип стоял беспомощный с руками, полными мороженого, а мыслями — Чайной, не зная, что ему предпринять в сложившейся ситуации и почему…

— Бей, — приказал ему Фил.

— Да ладно тебе, Фил, разве мы не можем…

— Ли Первый Убийца, — поправил его Фил.

— Да, конечно, разве мы…

— Бей! — твердо повторил Фил.

И толкнул внезапно Зипа. Томми, прекрасно знавший этот маневр, подставил ногу, и Зип повалился навзничь, выпустив из рук коробку. Стаканчики с мороженым раскатились по земле. Он мгновенно вскочил на ноги, молниеносно сунув руку в карман. Сейчас в его мыслях не было ничего, кроме дикой ярости. Если Чайна и сказала ему что-то, он начисто все позабыл. Единственное, что буравило мозг, — его третируют двое подонков из «Королевских гвардейцев» и они унизили его при всех.

Пальцы крепко сжимали в кармане выкидной нож, в голове пульсировало: «Я должен выбраться из этого дерьма».

— Не вздумай выпустить клинок, Зип, — спокойно предупредил Фил.

Он быстро взглянул на Томми и увидел, что он тоже держит руку в кармане. Взгляд его переметнулся на Фила — тот был готов атаковать его с фланга. Он застыл в нерешительности. Елена, стоя на ящике, начала нервно смеяться. Томми усмехнулся и тоже расхохотался, через секунду к ним присоединился и Фил. Их смех звучал победоносно, издевательски. Зипа затрясло. Он хотел кинуться на них, он хотел уничтожить их, хотел вонзить в них лезвие ножа, показать им — кто он на самом деле, показать им, что они никто, чтобы смеяться над ним. Но страх черным червем вгрызался в его внутренности, он вдруг почувствовал, как пальцы его разжались, выпуская нож. В бессильном гневе, с глазами, наполненными слезами, которые он не хотел, не мог показать, Зип круто развернулся и пнул один из стаканчиков с мороженым, валявшийся на земле.

И в ту же секунду он увидел Фрэнки Эрнандеса на пожарной лестнице.

Прижавшись к стене и пригнувшись, тот миновал первое разбитое окно, потом следующее, сжимая в руке револьвер. Мгновение помедлил и, пригнувшись, притаился рядом с третьим.

Поднял револьвер.

Зип, содрогнувшись, понял, что сейчас произойдет.

Сгорая от стыда и негодования, страстно желая взорваться, страстно желая доказать этим грязным ублюдкам, что они не смеют так обращаться с ним, страстно желая закричать, выплеснуть переполняющий его стыд, страстно желая показать, что он — Зип, Зип, ЗИП, а не плюгавая малолетка, он взглянул на окна первого этажа и вдруг, сам не осознавая почему, приложил рупором ладони ко рту.

— Пепе! — заорал он. — Пожарная лестница!

Когда Эрнандес услышал крик, сначала он подумал, что ему померещилось. Его немедленной реакцией было повернуть голову в сторону улицы. Потом он понял, что Миранда в квартире уже отреагировал на неожиданное предупреждение. И тут же увидел самого Миранду: палец его немедленно нажал на спуск револьвера 38-го калибра. Он услышал взрывы внутри квартиры, и тут же его отшвырнуло назад, и он стал падать. Падать до металлической площадки пожарной лестницы ему пришлось не больше трех футов, но ему показалось, что он падал долго и грохнулся о площадку с такой силой, с какой ударяется о землю метеорит.

Грудь его прошили две пули.

Его еще никогда в жизни не ранили. Ни разу. На службе он видел раненых людей, но как-то не думал, что такое может произойти и с ним. В детстве они играли и в полицейских, и в грабителей, и в индейцев, и в ковбоев. «Бам! Я попал в тебя! Бам! Ты мертв!» В идее получить пулю всегда было что-то чарующее. Даже когда он видел настоящие открытые раны, ощущение очарования не пропадало.