Рут Ренделл - Застигнутый врасплох

Внезапно в памяти всплыло одно двустишие. Он процитировал — не только потому, что стихи показались ему уместными, но также из желания продемонстрировать Виллерсу, что он не идиот, не примитивный и полуграмотный деревенский полицейский, каким его считал писатель.

Это произвело невероятный эффект, причем совсем не тот, которого ждал старший инспектор. Виллерс не шевелился, но лицо его приобрело болезненную бледность. Неподвижный, как статуя, он словно чего-то ждал, но не слов, а действия, какого-то решительного и важного шага. А потом — возможно, потому, что оба полицейских растерянно замерли на месте, — Виллерс рассмеялся.

От этого смеха Берден пришел в ярость.

— Чего вы хотите, мистер Виллерс? — он почти кричал. — Что вы пытаетесь доказать? Почему вы стремитесь поставить себя выше остальных?

— Или ниже, мистер Берден. — Виллерс не отрывал взгляда от лица Вексфорда; глаза его были широко раскрыты и затуманены. — Падение, как было сказано. А что до моих желаний, тут все просто. — Он встал и повернулся спиной к полицейским. — Я хочу умереть.

— Что, черт возьми, на него нашло, — задумчиво произнес Вексфорд, когда они с Берденом вернулись в машину, — когда я процитировал эти строки?

— Понятия не имею, — ответил не отличавшийся начитанностью Берден. Потом сделал над собой усилие. — Э… откуда они? Вордсворт?

— Не думаю. Точно не помню. Просто всплыли у меня в памяти.

Берден безразлично кивнул. Он привык к стихотворным строкам, всплывающим в памяти начальника. Занудная ученость, вот как это называется, и она его очень смущала.

— Но хотелось бы знать, — продолжил Вексфорд. — Обязательно выясню. Наша Англия — гнездо для певчих птичек.

— У нас есть дела поважнее. — В тоне Бердена сквозило раздражение. — Лучше подумать о том, как найти свидетеля, который подтвердит, что после возвращения домой Виллерс никуда не выходил.

— Или его жена.

— Жаль, что дом стоит на отшибе.

— Да. Попробуем найти кого-то, кто проезжал тут на машине. Нельзя ждать до утра. Отвези шарф в лабораторию и возвращайся домой, к своим малярным работам. Физический труд стимулирует умственную деятельность, Майк, и ты можешь как следует пораскинуть мозгами, пока машешь кистью.

Облегченно вздохнув, Берден завел мотор.

— И кого из двоих вы подозреваете?

— Наверное, тебе покажется, что я тороплюсь с выводами, но я, черт возьми, почти уверен, что это сделала она. Здоровая и молодая женщина, физически достаточно сильная, чтобы убить другую женщину фонарем. Именно она, а не муж получает наследство. Она была в доме, когда фонарь вернули на место. Она знала территорию поместья и вечером могла заметить костер. И рассчитывала, что сможет сжечь верхнюю одежду — например, свитер, — если испачкает ее в крови.

— Все это предполагает умысел, — заметил Берден. — То есть она сознательно выбрала фонарь в качестве оружия.

— Подумай хорошенько. Попробуй понять, что из всего этого следует. Я заеду за Лайонелом Мариоттом и приглашу его пропустить по стаканчику в «Оливе».

Новый коктейль-бар в «Оливе и голубке» был почти пуст, потому что в этот час бо́льшая часть клиентов переместилась в обеденную залу, а любители спиртного сидели в пабе или салуне. Вексфорд отвел Мариотта в укромный уголок и поставил перед ним большую порцию виски. От обеденной залы бар отделяли двойные стеклянные двери, но Вексфорд позаботился, чтобы посетители оказались вне поля зрения Мариотта. Он не хотел, чтобы их разговор прерывали, и оберегал Лайонела от искушения приветственно помахать друзьям или разыграть пантомиму из улыбок перед хорошенькими женщинами.

— А теперь, — сказал инспектор, — я хочу услышать о том отдыхе в Коста-Брава.

— Отдыхе! — воскликнул Мариотт и закрыл глаза. — Если хочешь знать, я предпочел бы провести две недели в исправительно-трудовом лагере. Эти пятнистые дьяволы несносны, даже когда везешь их в Лондон в Музей Виктории и Альберта, так что можешь себе представить, во что превращаются две недели с ними в раскаленных солнцем трущобах. Понимаешь, они просто становятся безумными. Не пропускают ни одной местной девчонки. У всех без исключения тяжелая форма сатиромании — и это в лучшем случае, а когда выводишь их на солнце… Что же касается вопиющего нарушения правил обмена валюты, ты не представляешь, какую дьявольскую изобретательность они проявляют. У иного молоко на губах не обсохло, а уже законченный контрабандист.