Рут Ренделл - Застигнутый врасплох

— Вы не знали, что у миссис Найтингейл есть завещание? Или не знали, что именно она оставила вам?

— И то и другое, — сказала Джорджина и присела на подлокотник кресла. На ней была блузка без рукавов, и Вексфорд обратил внимание на сильные мышцы плеч и рук. Он лишь раз в жизни видел такие руки у женщины, но та была профессиональным борцом.

— Вы унаследовали все драгоценности миссис Найтингейл, — сообщил он.

— Я поняла. Когда вы сказали, что завещание составлено в мою пользу, я так и подумала. У Элизабет не было собственных денег, а свое денежное содержание она всегда тратила раньше, чем приходила следующая сумма. Она была ужасно расточительной.

— Миссис Виллерс, это заставляет нас несколько иначе взглянуть на обстоятельства смерти вашей золовки.

— Правда? Боюсь, я не совсем понимаю.

— Тогда позвольте объяснить. — Вексфорд умолк, потому что в комнату вошел Дэнис Виллерс с раскрытой книгой в руке; с той самой недавно изданной книгой.

— А, это ты, Дэнис, — сказала его жена, вставая. И таким же тусклым, бесстрастным голосом сообщила: — Представь, Элизабет написала завещание и оставила мне все свои ожерелья и кольца.

Виллерс большим пальцем заложил страницу, на которой остановился, и с изумлением посмотрел на строгие лица полицейских. Потом вдруг зашелся в приступе истерического смеха.

Смех мужа взволновал Джорджину гораздо сильнее, чем новости Вексфорда. Под завесой апатии что-то дремало. Смех пробудил это, и в глазах миссис Виллерс отразился неподдельный ужас, губы задрожали.

— Нет, Дэнис, не надо. Перестань! — Она схватила мужа за руку и резко встряхнула.

— Может, расскажете нам, что тут смешного? — вежливо спросил Вексфорд.

Виллерс умолк — так бывает с теми, чей смех вызван не весельем, а некой иронией, вызывающей неподдельное восхищение. Он пожал плечами, вновь раскрыл книгу и с непроницаемым лицом возобновил чтение с того места, на котором остановился.

— Миссис Виллерс, — сказал Вексфорд, — я бы хотел еще раз поговорить с вами о событиях вечера вторника.

— Но зачем? — Голос ей не повиновался. — Я думала, все закончилось. Только начала успокаиваться, и вот… Господи, что мне делать?

Она замерла, затравленно глядя на полицейских, и выбежала из комнаты.

Виллерс улыбнулся — вероятно, чему-то, что прочел в книге. Зная о необыкновенном тщеславии писателей, Вексфорд тем не менее не мог понять, как можно смеяться над тем, что написал сам.

— Вижу, мне нужно прочесть эту вашу книгу.

Виллерс поднял взгляд и снова закрыл томик, заложив пальцами место, на котором остановился. Он взял экземпляр «Влюбленного Вордсворта» из стопки на подоконнике и протянул старшему инспектору.

— Можете взять, если вам интересно. — Взгляд усталых серых глаз остановился на Вексфорде.

— Спасибо. Мне интересно. Всегда рад узнать что-то новое. Кстати, а почему вы решили специализироваться на Вордсворте?

— Это дело вкуса, мистер Вексфорд.

— Но у вкуса всегда есть причина.

Виллерс раздраженно передернул плечами.

— Итак, вы сообщили нам новости, и мы немного поговорили о литературе. Что-нибудь еще?

— Естественно. Я расследую убийство, мистер Виллерс.

— И не очень успешно, должен вам сказать. — Виллерс уселся верхом на стул из столового гарнитура, прижавшись грудью к планкам и положив руки на спинку. Глядя на его пепельно-бледное лицо, исчерченное морщинами, Вексфорд снова подумал, что этот человек смертельно болен. — А какой в этом смысл? Элизабет мертва, и ее не воскресишь. Вы найдете убийцу и отправите в тюрьму на двадцать или тридцать лет. Кому от этого будет легче? Кто-нибудь станет счастливее?

— Наверное, вы сторонник смертной казни? Странно, что ваша первая жена вас не перевоспитала.

Если Виллерс и удивился, что инспектор знает о его предыдущем браке, то не подал виду.

— Смертная казнь? — переспросил он. — Нет, я не принадлежу к ее сторонникам. Мне все равно. И мне плевать на тех, кого держат в тюрьме, — разве что их содержание оплачивается из моих налогов.

— У меня складывается впечатление, сэр, что вам вообще на все плевать.

— В общем, да. Так называемые текущие события меня не интересуют и общепринятое мнение тоже. Я не люблю людей, а люди не любят меня. В большинстве своем они глупы. — В словах мизантропа чувствовалось даже некоторое облегчение. — Я плохо переношу глупость. И устаю от прогресса, от шума, — тихо прибавил он. — Я хочу, чтобы меня оставили в покое, позволили жить в прошлом.