Фридрих Незнанский - Дело чести генерала Грязнова

Теперь вроде бы можно было поговорить с тем, кто умудрился оставить отпечаток сапога на влажном мшанике.

Перед тем как выйти на улицу, подумал было, не оставить ли Агдама в избушке, но уж слишком велик был риск самому нарваться на пулю, и он кивнул собаке, чтобы шла за ним. Преданно смотревший на него Агдам уперся лапами в дверь, радостным лаем напоминая всем и вся, кто здесь настоящий хозяин.

– Тихо, тихо, Агдам, – проворчал Грязнов, набрасывая дверной крючок и прикидывая на глаз, с какого места лучше всего начать обход «подковы» по периметру.

Расчет был прост. Если Пришлый действительно забрался в эту таежную глухомань по его душу, а в этом Вячеслав Иванович уже не сомневался, то он должен был подстерегать его не в самой избушке, куда охотовед мог завалиться в паре с кем-нибудь из промысловиков-соседей, а уже в самой тайге, возможно даже, на кромке поляны, заросшей густым березняком и оттого практически непроходимой. И если он еще поджидает его в своем схроне, то пущенный вперед Агдам обязательно вспугнет его.

К тому же если Пришлый умудрился оставить след у ручья, то уж на месте своей стоянки оставит следы обязательно. В этом Вячеслав Иванович даже не сомневался.

Углубившись неподалеку от зимовья в таежную кромку, Грязнов снял с плеча двустволку, затем, поудобнее перехватив ее правой рукой и взведя оба курка, потрепал насторожившегося Агдама по холке и спустил его с поводка.

– Давай, малыш, не подведи.

Словно поняв то, что сейчас от него требуется, Агдам рванул в заросли, за которыми начинался бурелом, и только сухие ветки зашелестели за ним.

Агдам не подвел. Минут через пять после того, как Грязнов углубился в тайгу, держа свою «тулку» наперевес и сторожко прислушиваясь к малейшему шороху, откуда-то из середины заросшей непроходимым березняком кромки послышался собачий лай, совершенно непохожий на тот, которым Агдам поднимал с земли боровую дичь или облаивал засевшую на сосне белку. Лай этот был угрожающе-вопросительным, с надрывной хрипотцой, и явно звал хозяина поторопиться.

Со страхом ожидая выстрела и хриплого в смертельной агонии собачьего визга, Грязнов на какое-то мгновение даже растерялся, ругая себя, что послал Агдама на верную смерть, но кроме призывного и в то же время надрывного лая более ничего слышно не было, и он, не веря, что судьба помиловала его и на этот раз, заторопился на голос Агдама.

Когда в просвете деревьев показался Агдам, продолжавший облаивать что-то такое, что было скрыто пока что от глаз его хозяина, Грязнов чисто интуитивно притаился за необхватным кедром и чуть приподнял свою «тулку», готовый при малейшей опасности спустить курки. Однако все было спокойно, и он, уняв гулкое биение сердца, выглянул из-за ствола, вглядываясь чуть выше того места, где над палевой спиной взъерошенного Агдама закручивались кольца хвоста.

Сквозь ветви деревьев проглядывала профессионально сработанная засидка и, видимо, совершенно недавно оставленная ее хозяевами. И лаз этой засидки выходил на кромку поляны, за которой отчетливо просматривалось зимовье Грязнова. Небольшое оконце, обшитая оленьей шкурой дверь. И при желании можно было не только снять его единственным выстрелом из карабина, но и наблюдать за ним сколько угодно, чтобы выбрать для этого выстрела наиболее подходящий момент.

М-да, видимо, ангел-хранитель еще не отступился от генерала, несмотря на все его большие и малые грешки.

Успокоив Агдама, Грязнов подошел поближе и воочию убедился, что был прав относительно своего предположения.

На этой засидке его поджидал не один только Пришлый, резиновыми сапогами которого было истоптано все вокруг, но и еще кто-то из мужиков, приобутый в стоптанные кирзачи сорок третьего или сорок четвертого размера. И убрались они отсюда недавно, видимо решив, что ждать уже не имеет смысла.

– Вот так-то, Агдам, – пробормотал Грязнов, потрепав собаку по вздыбленной холке.

Осмотрев небольшое, аккуратно прибранное костровище, он распрямился в полный рост, и в этот момент…

Он даже не успел сориентироваться на угрожающий рык Агдама, метнувшегося в буреломные заросли, как его обожгла острая боль в левом предплечье, и он, метнувшись к кедру, подле которого оставил свое ружье, упал на землю, правой рукой успев схватить заряженную «тулку».

Раздался второй выстрел, слившийся с собачьим предсмертным хрипом, и следом за ним – третий, пуля от которого просвистела где-то над головой и с чмоком вошла в корневище дерева.