Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме

— Большое, большое спасибо. Не могли бы вы только сказать ваше имя, на случай, если бы нам захотелось порасспросить вас еще кое о чем.

— Нет,— упрямо отрезал собеседник Фаландера.

И положил телефонную трубку. Не надо было Фаландеру спрашивать у этого человека его имя. Ну, теперь все равно ничего не поделаешь. И потом так уж положено, у всех, кто звонит, спрашивать фамилию. Иностранцы. Вот так та-ак, подумал он. А на динамитном патроне с Карлавеген, сто одиннадцать, изображен шведский флаг. Начинает вырисовываться какая-то картина. Но картина чего?

Он пошел к Гордингу и Бенгтссону и доложил о своем разговоре.

— Надо было подумать об этом раньше,— сказал Бенгтссон.

— Не так-то легко об этом думать,— сказал Гординг.— Вдруг «типс» фальшивый?

— Во всяком случае звучит он очень и очень многообещающе,— сказал Бенгтссон.

— Так-то оно так,— произнес Гординг.— Надо немедленно направить туда Фаландера и Сюндмана. Фаландер, ты можешь сразу же и приступить. А Сюндману я скажу, как только его поймаю.

— Ты забираешь самых лучших наших парней,— сказал Бенгтссон.

— Опять, пожалуй, надо начинать с жильцов в тех домах, где был взрыв,— сказал Фаландер.

— Давай, давай,— сказал Гординг.

Во второй раз Фаландер начал обход всех жильцов дома на Риддаргатан. Только теперь он в первую очередь звонил в те квартиры, где на дверях висели таблички с иностранными фамилиями.

На третьем этаже жила семья Билеков. Фаландеру показалось, что эта фамилия похожа на иностранную.

Когда он позвонил, послышались шаркающие шаги.

Дверь открыла женщина лет тридцати пяти, очень красивая. В ее пышной, зрелой красоте проступали черты будущего материнства. Она была беременна, и, по всей видимости, ей осталось совсем недолго до родов.

— Добрый день, мое имя Фаландер. Может быть, вы помните, я тут был у вас несколько недель назад. В связи с этими взрывами.

— Да, да, припоминаю,— ответила женщина.— Вы, кажется, полицейский, не так ли?

— Да, я из полиции.

Женщина оперлась спиной о шкаф.

— Устала немножко,— сказала она.— Не можете ли вы войти в квартиру, там бы мы могли присесть.

Фаландер смотрел на ее длинные белокурые волосы, когда она шла перед ним по коридору, направляясь в общую комнату. Ничего в ней нет иностранного, подумал он. Типичная шведка, и выговор у нее типично шведский.

Когда они сели, Фаландер продолжал:

— Мы сейчас ведем розыск, кое-какие нити у нас уже есть. Мы, например, обнаружили, что здесь, в этом доме, живет много иностранцев. И решили выяснить, не имеет ли это какое-нибудь отношение к взрывам.

— Так,— сказала женщина.

— Вы шведка? Билек как будто не совсем шведская фамилия.

— Да, я чистая шведка. Это моего мужа зовут Билек. Хотя, в общем, он тоже швед.

— Понятно.

— Но он приехал сюда, когда ему было пять лет,— продолжала она.

— Когда это было?

— В тысяча девятьсот тридцать восьмом году.

— Вот оно что.

— Он приехал из Германии. Сами знаете, что там было. Собственно, приехал сюда его отец. Поэтому он и попал в Швецию.

— А что, собственно, случилось?

— Не знаю. Отец теперь умер. Да все равно он не любил об этом говорить. Думаю, о том, что там произошло, не знал даже мой муж. Ему ведь было всего пять лет, когда все происходило. Но случилось что-то, связанное с политикой, так мне во всяком случае кажется. Отец не поладил у себя на родине с режимом. Вы знаете — нацизм и всякое такое... Но об этом он никогда не рассказывал.

— А какие у него были политические взгляды?

— Он редко говорил о политике. Когда о политике говорили другие, он сидел и слушал. Слушал с большим интересом, но с таким выражением лица, как будто знал и понимал все гораздо лучше...

— А теперь, значит, здесь живете вы.

— Да, когда отец пять лет назад умер, мы получили возможность занять эту квартиру.

— А его жена, ваша свекровь?

— Она умерла уже давно. Свекровь приехала с ним сюда, но потом опять вернулась в Германию, еще во время войны, а назад сюда так и не приехала. Не знаю, почему она уехала и почему не вернулась обратно.

— Так. Может быть, хотите что-то добавить?

— Нет, к сожалению. Мне почти ничего не известно. Жалко, что Фридриха уже нет в живых, он определенно мог бы вам как-нибудь помочь. Хотя он не любил полицейских.

— Вот как, почему?

— Не знаю. Правда, один раз я слышала, как он отзывался о полицейских: вся эта шатия, мол,— сплошные нацисты.

— Он был коммунистом?