Алексей Макеев - Ледяной свидетель (сборник)

Мне повезло, из нескольких фраз, сказанных двумя людьми, которые остановились поговорить неподалеку от меня, я узнал, что у Аркадия Тонких есть загородный дом в поселке Ключи. Это была важная, очень важная информация! Теперь я знал, что делать дальше. Я приехал сюда, в Ключи, под видом грибника, отдыхающего, и стал бродить по лесам, присматриваться. Узнал, где находится дом Тонких, узнал, что он является страстным охотником и ходит охотиться на озеро. Так у меня созрел план…

Я вернулся в Москву, купил в магазине ружье и стал учиться стрелять.

– А что, до этого вы никогда не охотились? – уточнил Гуров.

– Никогда, – ответил Мещеряков. – Только грибы собирал. А теперь я уезжал подальше за город, вешал на дерево мишень и учился стрелять. Спустя три месяца я добился неплохих результатов. Теперь можно было приступать к основной части моего замысла. Но для этого надо было переехать в Ключи и поселиться здесь на продолжительное время. Что я и сделал. Так появился тихий чудак дядя Лёша Степанов…

– Вы переселились сюда в начале лета? – спросил Гуров.

– Даже немного раньше, в конце мая.

– И все ваши занятия ремонтом, изготовление стульев и компьютерных столов – такой же камуфляж, как и фамилия жены?

– Не совсем. Я же говорил, мне нравится возиться с железками, всегда нравилось. И потом, не такой уж я отшельник по натуре. Скорее наоборот, мне необходимо общаться с людьми, разговаривать. Когда я принимаю заказы, когда ко мне в сторожку приходят люди, я утоляю свою жажду общения. Ну, и потом, человек я совсем не богатый. Лишние сто-двести рублей не помешают…

– А этот поношенный пиджак, брюки? Вам что, не на что одежду купить?

– Есть на что, – согласился Мещеряков. – Это, с одной стороны, часть легенды, камуфляж, как вы выразились, а с другой – мой внешний вид мне безразличен. Мне все равно, как одеваться.

– Вы с самого начала хотели стрелять из нарезного оружия и потому купили сверлильный станок?

– Нет, не сразу, – покачал головой хозяин сторожки. – Тогда бы я рассверлил дуло еще в Москве. Сначала я хотел стрелять просто из охотничьего ружья. Но прикинул расстояние и решил, что разлет дроби будет большой и я не достигну своей цели.

– А цель была – именно убить?

– Да. Вначале была именно такая цель. Поэтому я и рассверлил дуло. А еще я понял, что мою «тулку» быстро вычислят…

– А вы не хотели, чтобы вас поймали?

– Я вообще-то не очень задумывался, что буду делать после того, как осуществлю свой замысел, – признался Мещеряков. – Жить мне было все так же незачем. И я даже полагал, что это ружье сделает еще один выстрел… Уже в меня. Но пока я здесь жил, что-то во мне изменилось. Я понял, что мне нравится бродить по лесу, встречаться с людьми, помогать им по мере сил. Что мне еще хочется жить. Так что могу ответить: да, я не хотел, чтобы меня поймали.

– Поэтому и приняли меры предосторожности: надели черную куртку, в которой вас до этого не видели, намазали обувь креозотом, а ружье после выстрела бросили в озеро?

– Да, именно так. Куртку эту я привез из Москвы специально для этой цели и ни разу здесь не надевал. И я заранее приметил дуб возле дороги, куда можно будет ее спрятать. Место неприметное, и я решил, что ее там вовек не найдут. А если и найдут, то возле дороги всегда много всякого хлама валяется, не придадут значение.

– А Тонких вы не встречали за эти месяцы, пока ходили по поселку?

– Встречал, и не раз, – кивнул Мещеряков.

– Не боялись, что он вас узнает?

– Нет, нисколько. Мы с Алешей, правда, похожи. Но ведь этот человек на меня ни разу не взглянул, даже в зале суда не посмотрел. И потом, такие, как он, не запоминают чужие лица.

– Вот в этом вы ошибаетесь, – покачал головой Гуров. – Аркадий Тонких видел в поселке Василия Ионова – помните, того бродягу, который к вам заходил? И он его вспомнил. И вас, видимо, тоже узнал. Когда в него попала пуля, и я подбежал к нему, он прошептал: «Это он, он… я узнал». Правда, потом, когда я навестил его в больнице, он отрицал, чтобы говорил такое и что кого-то узнал…

– Я думаю, он узнал не меня, – медленно произнес Мещеряков. – Я думаю, он узнал моего сына. Уж его-то он должен был запомнить. Да, наверное, я ошибаюсь, и своих жертв он помнит. Если Василия вспомнил, то и Алексея не должен был забыть. Я и сам считаю, что в тот вечер не я сам нажимал курок – это мой сын водил моей рукой.

На какое-то время в сторожке повисло молчание. Потом Мещеряков поднялся и стал озираться.