Татьяна Устинова - Мой генерал

Откуда взялся этот директорский кабинет, Марина понятия не имела, потому что все утро Тучков провел у нее на глазах и пребывал в отличном настроении. Он даже в теннис играл с каким-то особым упорством и шиком и под конец разнес противника в пух и прах. Вероника не показывалась, но Тучкова это почему-то совсем не беспокоило.

Ослушаться никто не осмелился. Именно гуськом – он стоял в дверях столовой и наблюдал, как городовой в будке, – все прошли мимо него в пустой директорский кабинет, стоявший с распахнутой дверью, и уселись на богатые кожаные диваны.

Солнце ломилось в окна, мальчишки на лужайке играли в футбол, вопили оглушительно, так что хотелось скорее на улицу.

Бабуся Логвинова пристроилась в уголке дивана и немедленно задремала. Оленька поплотнее укуталась в шаль и, хотя жара была невыносимая, водрузила свою свечку и переглянулась с матерью. Мать вытащила из кармана яблоко – первый белый налив и показала ей. Та отрицательно покачала кудрявой головкой. Геннадий Иванович усмехался затаенной усмешкой. Юля и Сережа энергично ковырялись в зубах – чтобы остатки пищи не повредили эмаль. Вероника села на стол и болтала ногой. Павлик воздвигся у окна. Его монументальный лоб, собравшийся бульдожьими складками, выражал тоскливое недоумение, как будто он спрашивал себя, чего же он-то приперся, и ответа не находил. Валентина Васильна смотрела в одну точку, как будто соображала, хватит ей на сегодня колбасы, чтобы прокормить сыночка, или придется смотаться в деревенский магазин. Генрих Янович уселся на стул, достал газету, нацепил очки и стал бегло просматривать.

Никто не выражал никакого беспокойства, и Марина вдруг подумала, что он может ошибаться, Тучков Федор Федорович, генерал контрразведки.

А вдруг ошибается? Господи, какой тогда будет скандал! Как он переживет?!

Он зашел самый последний и прикрыл за собой дверь. Не похоже было, чтобы он волновался.

– Что такое, Федор Федорович? – сразу заговорил Вероникин дед из-за газеты. – Что случилось? Зачем вы нас пригласили на… переговоры?

– Да, собственно, затем, что нам надо до конца прояснить всеобщие недоразумения, а также историю… с убийством.

– Что вы говорите! – вскрикнула Оленька и оглянулась, чтобы удостовериться, что ей есть куда падать в обморок. – Какое еще убийство! Мама!

– Доченька, не волнуйся. Федор Федорович, что это такое вы вздумали?! Оленька не ест, а теперь еще и не спит, а вы хотите ее уморить совсем!

– У меня нет цели уморить Ольгу Павловну, – серьезно сказал Тучков. – Более того, могу пообещать, что не стану ничего обсуждать прилюдно, если… преступник сознается, что это дело его рук.

– Какой еще преступник? – удивился Генрих Янович. – Что такое? Вы так говорите, любезный Федор Федорович, как будто этот преступник здесь.

– Так и есть, – согласился Тучков. – Ну что? До трех считать или никто ни в чем признаваться не собирается? Элеонора Яковлевна впилась глазами в собравшихся. Генрих Янович с удивлением смял и отбросил свою газету. Павлик повернулся ко всем лицом, и складки у него на лбу приподнялись и зашевелились – тоже, наверное, от удивления.

– Я же говорила, что с этим покойником дело нечисто! – закричала Вероника. – Так я и знала! Ну, Федор! Ну, давайте! Немедленно покажите пальцем на кого-нибудь и скажите, что убийца – он! Никогда такого не видела, только в кино!

– Оленька, нам надо идти, – Элеонора Яковлевна решительно поднялась и потянула за собой дочь, – мы не можем при этом присутствовать. У нас обеих не в порядке нервы, нам нужен покой, а с вами, Федор Федорович, я еще поговорю о том, что вы себе позволяете!

– Сядьте, пожалуйста, – попросил Федор Тучков кротко, – в нашем организме дьявольски много нервных клеток. Моя мать врач, она точно знает. На наш с вами век, Элеонора Яковлевна, их должно хватить, даже если сейчас мы прикончим несколько тысяч.

– Прикончим? – пробормотала Оленька растерянно.

– Не слушай никого, деточка. Заткни ушки. Мама потом тебе все, что надо, расскажет. Ну, деточка. Прошу тебя.

– Ну все, – вдруг сказал от окна Павлик, – побазарили, и хорош. Федор, ты… говори, а вы, мамаша, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Нам тут рассиживаться неохота. Так кто помер-то… не своей смертью?

– Свят, свят, – перекрестилась бабуся Логвинова, – батюшка Ферапонт всуе не велит упоминать…

– Кого, бабуся? – весело спросила Вероника.

– Да ея… С косой-то которая!

– Вадим не падал с лошади просто так, – неожиданно бухнул Тучков Четвертый. – Из кустов в лошадь выстрелили вот этой железкой. – Он помахал перед собравшимися острой спицей, которая нестерпимо сверкнула на солнце – раз и еще раз.