Алексей Бородкин - Всё это про любовь

Признаться, я позавидовала этому дому. Тому, что он такой… спокойный и ладный, что у него есть хозяин и хозяйка. Пусть даже хозяйка – кошка.

Не хватало только детей. Визга, плача, смеха, беготни и стираных пелёнок на бесконечной бельевой верёвке. Такие верёвки подпирают палкой, чтобы бельё не волочилось по земле.

Будто услышав мои мысли, Эдуард Ляликович открыл альбом, вынул две фотографии. Юноша и девушка. Внизу подпись: Слава и Юлия.

– Мои. Они теперь совсем выросли, в Ленинград переехали. Там строят свою жизнь.

Красивое выражение: "Строить жизнь", в нём есть надежда и едва заметный обман. Обман в иллюзорном могуществе человека. На самом деле, это жизнь строит людей. Время рождает своих героев, время их топит (когда надоедают). Как слепых котят. Притом их же руками. Маяковский застрелился, Лиля Брик дожила до старости. До девяноста (кажется) лет. Умирала забытая и заброшенная, точно бестолковая ненужная кукла. Невольно задумаешься, какой вариант гуманнее?

Я оставила в комнате вещи, переоделась, сходила в душ. На краткий миг лень завладела моей душой – расхотелось куда бы то ни было идти, бежать, разбираться… копаться в людских пороках. Захотелось завалиться на скрипящую койку, взять детектив и читать-читать… посматривая на сирень за окном. Вдыхать аромат и пропускать нудные страницы.

Потом сварить из пескариков уху, накормить хозяина и его кошку. Смотреть, как они едят и думать (скрывая гордость) что такой вкусной ухи они никогда не пробовали.

*

Сахарный Дед – так я прозвала нашего соседа, – присутствовал на прежнем месте. Лишь только я вышла за калитку, он нахохлился и поманил меня пальцем. Смотрел лукаво с тенденцией к хитро. Я даже испугалась, что старый хрыч начнёт меня кадрить. Что я буду делать? Драпать? Или драться?

К удаче, опасения не оправдались. Дед заговорил "о высоком". Притом начал с подводки:

– Ты девка видная, титястая, дай бог тебе здоровья…

Я нейтрально кивнула. Не соглашаясь официально, но и не отрицая очевидного.

– Ты мне растолкуй, – продолжил дед и кивнул на лавку. Я присела, готовая к старту в любую секунду. – Евгения, это как по-нашему будет?

– Женя.

– А-а! – он обрадовался. – Генька! Была у меня одна Генька в пиисят четвёртом. Огонь, а не баба. С юбки выпрыгивала, так у ей жгло.

– Я тороплюсь, дедушка.

– Одну минуту, – Сахарный Дед сделался серьёзным. – Вот смотри. Ситуация. Допустим, я помру. – Он произнёс это с вопросительной интонацией, будто у него был шанс на вечную жизнь: может помру, а может не помру. Пятьдесят на пятьдесят. Или тридцать на семьдесят. – Допустим, попаду в рай. Можем же мы такое допустить?

– Можем, – согласилась я.

"Хотя вряд ли, – подумала. – Слишком шустёр".

– В раю Толик Копытин, – выговорил дед.

Замолчал.

– И? – подбодрила я.

– А я его терпеть не могу! Просто до икоты не перевариваю! Что мне делать в таком разии?

Я задумалась: "Дела! Божьи одуванчики рай поделить не могут. Будто это туалет в коммунальной квартире".

– Во-первых, вам рано об этом думать. Во-вторых, где гарантии, что Толик Копытин в раю? Может быть, его там нет.

– Есть, – Сахарный Дед почесал в седалище. – Толька точно там. Он всю жизнь праведником прожил, сволочь. Это у меня путёвка под сомнением. Есть на моём счету… грешочики. Я вон и заборчик вокруг церквы починил. Покрасил за свои деньги. Как тебе оттенок?

Я оглянулась, пригляделась. В конце улицы выглядывала церковь (большей частью – звонница, над деревьями). Виднелся погост, уходящий за холм, облупившиеся врата. Заборчик был выкрашен типовой синей краской – кобальт светлый синий. Разведён в пропорции один к… трём.

– Очень красиво, – одобрила я.

– Как думаешь, зачтётся?

– Вне сомнений! Светлое будущее приблизилось на один пункт!

На этой оптимистической ноте мы распрощались. В последний миг, каким-то неуловимым движением дед-таки цапнул меня за ягодицу – ущипнул. Я погрозила кулаком, и поняла, что… рай Сахарному не светит. Нутро и опыт не пропьёшь, чёрного котёнка не отмоешь добела. А этот столетний сахарок большой мастак до женского пола.

Факт.

*

Светлана Насонова была прописана по Большому Сливовому переулку, дом двадцать три. Квартира номер семь. Третий подъезд, третий этаж, как в "Бриллиантовой руке". Или там был четвёртый подъезд? Не припомню.

Дом окружили яблони. Причём со всех сторон, будто строение возвели на полянке в сказочном саду. Строители-гномы суетились с маленькими вёдрами и кирками, укладывали кирпичики в красных колпачках… Гномы в колпачках, а не кирпичики… Шучу.