Алексей Бородкин: Всё это про любовь

Понедельник начинается в субботу. Это у Стругацких. У меня понедельник начинается в понедельник. В девять утра. Если точнее – в девять пятнадцать. В это время в кабинет входит шеф. Помятый и недовольный. Пожеванный, но не проглоченный. Выплюнутый.

"Не пил, не курил, всю ночь спал в своей собственной постели, – шутит один юморист, описывая третью мужскую "молодость". – При этом выглядишь, будто всю ночь веселился, пил и безобразничал с молоденькими кокотками".

Шеф бросает на стол пятничный номер. Обводит коллег мудрым (так ему кажется) взором.

– О чём думаешь, Фролова?

Это он мне.

О чём я думаю? Думаю о том, что в моей квартире идёт ремонт. Работают два чудесных парня. Они северные корейцы. Да-да, самые настоящие корейцы. И очень даже северные. Одного зовут Май (приемлемая форма от Мун-Как-то-Там), второго – Июнь (производная от Юнь-Плюс-Ещё-Что-то).

Удобно: Май-Июнь.

В моей квартире уже полгода весна. И немножко лета.

Мастера они замечательные, квалифицированные, рукастые, однако считают меня дурой. Почему-то. Притом дурой набитой. Я не возражаю (хоть горшком назови, только в печку не ставь). Кто из нас глупее – время покажет. Меня тоже не на помойке нашли, уверяю. За себя постоять я умею. Мне за другое обидно. Как они умудрились уместить мою душу и характер в сто (с небольшим) русских слов? Это словарный запас корейцев. На двоих…

Все цифры Май-Июнь умножают на поправочный коэффициент. Стоимость работ завышают, цену материалов удваивают. Мне приходится обзванивать фирмы, бегать по магазинам, общаться с прорабами-славянами. Уточнять интимные секреты отделки и строительства. Метаться по городу в поисках колера для краски и латексной финишной шпаклёвки без усадки.

Притом "цифровой терроризм" возникает вовсе не из-за желания ограбить меня. Работает "Эффект восточного базара" (так я его называю).

Представьте, позднее лето, жара; вы зашли после обеда на рынок… зашли, между прочим (вообще-то не собирались). Увидели красивые персики (абрикосы, томаты, кинзу – не суть). Вам захотелось купить. Вы лениво и безразлично (как матёрый охотник) интересуетесь ценой: "Почём ваши красавцы?" Получаете ответ. Ответ вас категорически не устраивает и вы (намёками и порывистыми жестами) даёте это понять… Завязывается беседа. Общение. Торговцу (пожилому грузину) надоело стоять за прилавком. Ему хочется в горы, жарить шашлык-машлык, пить вино, спеть с приятелем песню… На худой конец, поговорить с живым человеком (тем более, если он красивая молодая женщина). Поэтому торговец задрал цену. Логика проста: назови приемлемую цифру – купит и уйдёт. А поговорить?

Корейцам хочется общения. Человеческих эмоций.

Поэтому я бегаю по строительным ярмаркам.

И не говорите, что шопиться для женщины наслаждение. Я вынуждена быть в курсе строительных тонкостей – это занимает всё свободное время.

Уволить Мая, прогнать Июня? А где гарантия, что другие будут лучше? Вдруг Август получится холодным, а в Сентябре задождит?

К тому же, к своим я привыкла. Май высокий, худой и вдумчивый. У него глаза старого корейского еврея. Июнь балагур. У него не бывает пасмурных дней. Он их возвращает судьбе, как Газманов. Если не берут – вталкивает силой.

Такое у меня складывается впечатление.

В понедельник, после строительных Дебатов Выходного Дня, ноги приносят меня на работу. Я смотрю в зеркало и задаю отражению наводящие вопросы: Кто ты, молодая красивая? Где ты теперь? Зачем ты здесь?

– У нас планёрка, – напоминает шеф. Говорит с лёгким отеческим сарказмом, у него доброе настроение. – А ты в облаках витаешь.

– Никак нет! – отвечаю бодро, по-солдатски. – О ваших глазах мечтаю, Иван Андреевич. Очень они замечательные.

Шеф поправляет галстук и розовеет на один тон. Потом ещё на один. Как всякий руководитель он любит лесть. Я думаю, люди стремятся вверх по служебной лестнице, чтобы слышать больше лести. Лесть – эмоциональный наркотик.

– Это хорошо, Фролова. Умеешь красоту оценить, – отреагировал шеф.

Ответ нетипичный, я насторожилась (хотя и виду не подала).

– Посему для тебя особое задание, – продолжил Иван Андреевич.

За глаза шефа зовут, "Шпрехин зи дейч, Иван Адрейч". В школе он учил немецкий (присутствует такое мнение). Зачем я это сказала? Не знаю. Штрих к портрету.

– Командировка в Илавецк. Там че-пэ.

– Какого плана че, и про что пэ? – уточнила я.

Он выдержал паузу, проговорил:

– Насилие над женщиной.

Шеф любит крепкие выражения, умеет припечатать одним кратким словом и матюгнуться в три этажа. Притом комбинирует обороты виртуозно, с поэтическим разнообразием. Плюс, умеет любое слово сделать нецензурным (это талант), даже самое благостное. Однажды (на спор) он трансформировал слово "бытие" в шесть глубоко отрицательных…