Геннадий Перминов - Марья-искусница

– Дед, заканчивай! Тормозок пришел! – слышалось лишь недовольное пыхтение и потрескивание остывающего горна, как потом узнала Маша.

Никанорыч с внуком уселись обедать, а девушка расхаживала по небольшому, с низким потолком, помещению кузницы, с изумлением рассматривая незнакомые инструменты.

– Мне поначалу тоже интересно было, а теперь ничего, привык, – Васятка быстро расправился с незатейливой пищей и теперь, встав рядом с Машей, увлеченно объяснял ей назначение каждого предмета.

– А вот это – моё! – он смущенно улыбнулся и играючи поднял тяжелую, даже на вид, кувалду. – Кузнечный молот называется, – важно надув щеки, пояснил он и тут же прыснул. – Больше дед ни к чему меня не подпускает! Дури, говорит, много, – он сожалеюще вздохнул. – Есть еще кувалды, но для меня они легкие. А это, – он с благоговением поднял легкий молоточек. – Это инструмент Никанорыча. Подрастешь, говорит, ума-разума наберешься, тогда и доверю его тебе, – он осторожно положил молоток на наковальню. – Это – меха, – он показал на неуклюжее приспособление, сбоку которого была прикреплена длинная палка. – Они накачивают воздух в горн, чтобы огонь горел лучше, – он потянул за палку и, притихшее было между древесными углями пламя, вспыхнуло с новой силой.

– Эх, всё бы хорошо, да на войну еще, на эту, идти надо, – Васька сказал эти страшные слова так легко и обыденно, будто собирался сходить к соседям в гости, а у Маши задрожали коленки. За полгода, проведенные в блокаде, в почти полной изоляции от мира, девочка в полной мере ощутила ужасы задыхающегося в полуголодной агонии города. Она с неприкрытым страхом посмотрела на Васятку, а тот, истолковав её взгляд по своему, снисходительно усмехнулся:

– Да ты не бойся. Тебя-то я защищу. И мамку с дедом, и Сеньку. Должен же кто-то оберегать вас, – он вздохнул и открыто взглянул на Машу. – А как приду с войны, весь в орденах, в медалях, тогда дед никуда не денется, будет обучать меня всем своим премудростям. Знаешь, какой он мастер?! О-го-го! – от его громкого восклицания, задремавший было Никанорыч открыл глаза и с кряхтеньем поднялся.

– Слушай, а почему Никанорыч такой неразговорчивый и мрачный? – шепотом спросила Маша.

– Стесняется, – коротко пояснил Васька. – Глухой он, то есть не совсем, но не слышит здорово. Он ведь две войны прошел, Георгиевский крест имеет. Герой!

Девушка уважительно посмотрела на угрюмого старика, который, подойдя к наковальне, пробурчал что-то неразборчивое. Васятка прекрасно понял деда и метнулся к куче древесного угля, которая от искр была предусмотрительно накрыта мешковиной.

– Качай, – отрывисто бросил он Маше, кивком головы указывая на длинную палку, а сам подбросил в горн угля. Синеватый огонек неохотно показал свои острые язычки, но, повинуясь потоку поступавшего воздуха, вспыхнул, разгорелся и загудел монотонно и ровно.

– Давай! – весело скалясь, подзадорил Васятка девушку, беря в руки молот.

– Спелись, жених и невеста! – раздался позади громкий окрик. Одновременно оглянувшись, они увидали Семена, который, презрительно выпятив нижнюю губу, рассматривал их с нескрываемой насмешкой.

– Ты чего пришел? – Васька недовольно покосился на брата

– Мамка зовет. Дела дома, а вы тута шуры-муры разводите, – отозвался Семен и вышел на улицу.

– Так я пойду? – Маша вопросительно посмотрела на помрачневшего парня.

– Иди, – тот вздохнул. – Теперь дорогу найдешь?

– Найду, – смущенно выдохнула девушка и выбежала за Сенькой.

«Какие синие у него глаза. Как летнее небо в безоблачный день», – думала она, торопливо пробираясь по весенней распутице. «А может я влюбилась?», – размышляла девушка, ворочаясь на своем топчане и глядя в апрельскую темноту широко открытыми глазами. Она прекрасно знала и понимала значение этого слова, но никогда не испытывала подобного чувства. Ее можно было понять. Девочка, воспитанная в интеллигентной семье бабушкой с пуританскими взглядами… Но любовные повествования, находившиеся по строжайшим родительским запретом, почитать которые Маша была большая любительница, оставили естественный отпечаток в ее романтической душе. Белый конь, прекрасный принц в доспехах, старинный замок на берегу тихого озера. Наяву все было гораздо проще и прозаичнее. Богом забытая деревнька, полутемная кузница и он, Васятка…

– У каждой принцессы – свой принц, – с улыбкой прошептала Маша и крепко заснула.

Часть вторая

– Не утомила я тебя, милок, своей болтовней? – Марья Владимировна с улыбкой посмотрела на будущего мэтра отечественной журналистики.