Андрей Ромм - Редкий тип мужчины

Инга настолько увлеклась, что произнесла вопрос вслух.

– Мне невероятно хорошо! – ответил Алексей. – Так хорошо, что хочется летать!

Музыка затихла. Танцевать второй танец подряд с мужем сестры Инга не собиралась. Поразвлеклась – и хватит, нечего баловать, а то еще Инна приревнует. Поощрительно улыбнувшись тершемуся возле нее еще с ЗАГСа Борьке Сапожкову, Инга получила приглашение на следующий танец. Акции Борьки неожиданно выросли после неудачного объяснения с Алексеем. Во-первых, надо было продемонстрировать Алексею, что забывать она умеет не хуже его и что скучать без кавалеров ей не придется. Во-вторых, Инга успела узнать, что Борька единственный ребенок «того самого Сапожкова, который директор НИИ экономики и информатики». В-третьих, она со второго взгляда (с первого, при знакомстве, не получилось – другим человеком были заняты помыслы) поняла, что из Борьки вполне можно вить веревки – удобный кадр. Настолько удобный, что можно и о замужестве подумать. Сестра с ее «сокровищем» станут по прутику, по соломинке вить семейное гнездышко, а Инга может получить все жизненные блага сразу. С милым рай и в шалаше, а с немилым надо так, чтобы сразу во дворце. Да и долго ли продлится рай в шалаше? Шалаш – это так уныло…

Борька, окрыленный «авансом» в виде неожиданной Ингиной благосклонности, распустил хвост, как королевский павлин. Рассказал о дворянских корнях, о даче во Внукове на пятидесяти сотках – академический кооператив, о своей, отдельной двухкомнатной квартире на Соколе («Так скучно жить одному, поэтому я пока обитаю у мамы с папой…»), о том, что «на диплом» отец обещал подарить машину, что благодаря «личному знакомству» с Ельциным отцу светит министерский пост… Если допустить, что из всего сказанного правдой была лишь треть, то и так выходило весьма заманчиво. Очередная шутка провидения, безжалостного в своем ехидстве. Пришла, чтобы заполучить одного, а провидение подсунуло другого. С намеком: на безрыбье и рак рыба.

Замужество рисовалось Инне очень далеким, «в планах послезавтрашней пятилетки», как говорил отец, подцепивший это выражение из роли, на которую возлагал большие надежды. Вообще-то отец всю жизнь был «романтическим героем с уклоном в трагедию» (характеристика матери), но, играя Фигаро да Арбенина, можно было рассчитывать только на аплодисменты. Жизненные блага, реальные, весомые жизненные блага, начиная с путевки в Болгарию (советским людям Золотые Пески с успехом заменяли Канары с Гавайями) и заканчивая званием народного артиста СССР, зарабатывались «идейными» ролями. Для того чтобы выдвинуться, надо было сыграть героя революции или героя трудовых будней – передового рабочего, передового инженера, передового агронома или, к примеру, секретаря райкома. Отцу досталась роль передового начальника цеха, который вступает в конфликт с директором завода, карьеристом, очковтирателем и перестраховщиком. Надежды, как это часто бывает, не оправдались. На память о роли остались фотография отца, грозно размахивающего штангенциркулем (ну прямо как саблей), и несколько канцелярских штампов.

В планах послезавтрашней пятилетки… Когда-то потом… Свадьба – это не скоро, недаром же говорят «до свадьбы заживет»…

И вдруг! Случайное знакомство оказалось «роковым», то есть судьбоносным. Как в кино, точнее – как в сказке. Увидела – и влюбилась. Пусть не сию секунду (надо же все-таки осмыслить), но практически сразу.

«Что это со мной? – удивилась Инна и тут же предположила: – Наверное, это любовь». Предположила осторожно, поскольку понимала, что в таком важном деле спешить с выводами не стоит. Да и кое-какие примеры из ранней школьной юности подтверждали, что спешить нельзя. Было же так, причем не раз. Вдруг понравится кто-то – старшеклассник, а то и учитель. Полтора дня ходишь сама не своя, а потом с удивлением думаешь: и что это на меня нашло? Дольше всего (около двух лет) продержалась любовь к артисту Янковскому, но это чувство стояло особняком, потому что Янковский был – артист, кумир, звезда! Янковский был заведомо недосягаем. Только полная идиотка могла бы о чем-то всерьез мечтать и на что-то всерьез надеяться. То была не столько любовь, сколько восхищение и преклонение. Опять же – заведомо никакой взаимности. Матери, к слову, Янковский совершенно не нравился. Ее кумиром был актер Лановой. Каждому свое.

Про большую любовь Инна знала точно – будет, непременно будет, но когда-то потом. Большое чувство, оно серьезное, это не романтическая девичья влюбленность, а что-то такое, что раз и навсегда. Серьезное чувство требовало серьезного подхода и кое-какого жизненного опыта. Надо не внушать себе, что вот оно, твое счастье, а понять это. Инна считала, что она хорошо разбирается в людях, и знала про себя точно, что плохого, недостойного человека она никогда не полюбит. Только достойного, только лучшего из мужчин. Не принца на белом коне, а хорошего человека. Ну и красивого, конечно. В человеке все должно быть прекрасно. Но если уж выбирать, чем пожертвовать, то уж лучше красотой. Не слишком красивый хороший человек предпочтительнее красивого негодяя.