Никтория Мазуровская - Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

У него было три дня, и впервые за несколько лет он понял, что ошибся в человеке и не рассчитал своих сил. Самоуверенность в голову дала, и не заметил того, что успел попасть, влипнуть, как муха в мед. И сладко, и страшно. Его Артем забрал через два дня, просто приехал, зашел в дом и помог сесть в машину, после. Вика только облегченно вздохнула ему вслед, и не больше. Была рада, что избавилась от его присутствия, несмотря на взаимное желание,– а только слепой и глухой между ними напряжения не увидел бы. Да что там?! Между ними искры метались,– поднеси спичку и взлетит все к чертям. Но…

Золотце была закрытым человеком, очень, и даже слишком. Не пускала никого к себе в душу, кроме тех, кого безоговорочно считала своей семьей, своими людьми. Правда, Сава это понял гораздо позже, недели через две, и пер танком, тараня все ее стены, влезал без спроса в ее жизнь и менял под себя ее саму, и ее жизнь тоже.

Сейчас он об этом если и жалел, то только в минуты полного отчаянья и выпитого ведра крепкого виски. Поступи он по-другому… никогда Золотце его бы не приняла, не стала бы считать семьей. И он бы так и не узнал, какового это, когда тебя безоговорочно любят, просто за то, что ты рядом, и есть на этом свете.

Сава был уверен, что, Макс, старший брат Вики, его, Саву, готов убить, осуждает, но… поддержит только по одной простой причине – они оба хотят для малышки счастья. А Сава всегда делал ее счастливой, даже против ее собственной воли, он тот, кто делал ее счастливой. Его могут осуждать остальные, вся ее семья. Вику тоже будут осуждать за то, что сейчас, когда у них горе, она уехала с женатым любовником на край света. Но что они знают? Что эти «семейные» люди знают об их жизни и их чувствах? Ничего. И он очень постарается убедить в этом Вику, чтобы не обращала внимания, и просто продолжала жить дальше.

Когда приехали в аэропорт, пришлось ее будить, для него это было мукой. Память такая штука, что иногда проявляет себя совершенно не вовремя.

Она любила его будить утром. Легонько тормошила, звала по имени,– он с ума сходил от того, как собственное имя звучало в ее устах: так нежно и ласково, непривычно мягко. А, если он спал слишком крепко, могла взобраться на него, оседлать и начать бессовестно приставать: целовала со страстью, глубоко, дразнила прикосновениями, и будила уже не его самого, а его желание к ней… мгновенно зажигала.

Помнил все, каждую мелочь, будто вчера.

И возможно, он бы хотел ее разбудить так же, но не в машине, и не при охране.

– Малыш, мы приехали, – гладил ее по щеке, аккуратно обводил своими пальцами ее скулу, коснулся уголка губ и наклонился, чтобы поцеловать, – Вика, мы на месте, вставай.

Медленно открыла глаза и непонимающе посмотрела на него, улыбнулась открыто и радостно, блеснула счастьем в глазах и потянулась к нему навстречу, чтобы поцеловать. А потом застыла. Вспомнила, кто они и где находятся, что случилось, осознала реальность, и всем телом превратилась в холодный мрамор, неподвижно застыла в его руках. Затем отстранилась и оттолкнула его руки от себя, смерив недовольным взглядом его и охрану, нехотя выбралась наружу, в шум и гам аэропорта Борисполя.

Сава вышел из машины, следом, взгляд внимательный с нее не сводил, видел, как сильней закуталась в плед, как потирала рассеянно плечо и осматривалась вокруг, будто давно здесь не была и забыла, как выглядит аэропорт.

Он подошел и встал рядом, не касался, а просто ждал, пока она соберется, все осмыслит и повернется к нему, посмотрит в глаза и, наконец, заговорит.

Парни со второй машины тоже выбрались и немного оградили их от остальных, Лешка взглядом указал на VIP-терминал, что все готово и можно двигаться туда. Но пока все стояли.

Вика глубоко вздохнула, пыталась набраться смелости, чтобы встретиться с карими глазами мужчины, способными подавить на корню любое ее сопротивление. Но все же нашла в себе достаточно сил, чтобы повернуться и посмотреть ему в лицо.

И задохнулась, пульс сбился, когда смогла рассмотреть его без поволоки слез. Он выглядел уставшим, не от работы, а от жизни. Это было в его глазах. Та усталость, от которой хочется просто лечь и умереть. А еще он был непривычно, для нее, грустный и задумчивый. Держал руки в карманах брюк, но точно сжимал те в кулаки, сдерживал свой темперамент и характер от слов, что готовы были сорваться с языка. Он думал, правильно ли поступает и думал о том, что она готовится ему сказать. Поэтому был грустный. Но упрямо стоял и ждал от нее слов.