Никтория Мазуровская - Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

– Сава, успокойся, – попытался мужчина до него достучаться, – Толик уедет, Вика его даже не увидит.

– Как ты можешь? После того, как он ее растоптал?! – снова заорал, оттолкнул от себя его руки и пошел дальше, но о слова Макса споткнулся, и застыл.

– А ты, что сделал? Не то же самое? Тебя я должен в своем доме привечать?! – зло спросил тот, – Ты ее не сломал?

– Это не одно и то же, – глухо выдавил из себя, – Я ее не бросал, и никогда бы не бросил.

– Да тебе и не надо было ее бросать. Просто нужно было вовремя сказать, что ты женат и у тебя есть ребенок, – зло чеканя каждое слово, произнес Макс, – Ты же знал… знал, как она относится…, после отца, после Толика… Ты все про нее знал. Ты решил все за нее, дал ей подобие семьи. Вика сказала, вы даже о суррогатном материнстве думали?! Как ты мог так поступить с ней?!

Каждый упрек ее брата, ему кожу вспарывал, вгрызался в мышцы, в само сердце, в душу ему врывалось, алчным яростным огнем боли. Снова выжигало все нутро, так что он был готов выть от боли, от тоски по ней, о той жизни, что у них была когда-то.

– Она дом продает… – вдруг спокойно сказал Макс.

Сава сначала не понял, о чем тот говорит. Но, когда дошло, когда в уме щелкнуло… Он, воздухом подавился.

– Как продает? Это же ее ДОМ! – он сипел, не мог говорить спокойно, дикая боль его к земле пригвоздить могла, но еще пока держался, еще не все «гвозди» в его «гроб» вколотили.

– Вика продает СВОЙ дом и уезжает… – снова повторил Макс.

Твою мать, Сава и с первого раза понял, ему не надо ножом в сердце второй раз тыкать и проворачивать, там внутри и так ничего целого нет давно, только кровавое месиво, да ошметки от души остались.

Что Макс хотел этим подчеркнуть? Какой Сава подлец? Гнида? Тварь? Что?!

Будто, он сам себя по-другому мог назвать? Будто ему самому не больно? А пох*ен на нее, на их жизнь, на их дом, так Макс думал?

– Почему? – глухо выдохнул, – Почему она это делает? Это же ее дом, ее мечта!

Он не понимал.

Помнил же, как она гордилась своим домом. Как рассказывала ему еще в первый день их знакомства, ночью, когда обоим не спалось.

Вика буквально каждой вещью гордилась, радовалась, как ребенок и рассказывала, глядя на него безумно счастливыми глазами.

У них столько воспоминаний было про этот дом. Счастливых и грустных. Безумных. Страстных. Ревностных.

Столько дней они прожили там. Лет.

Сава давно считает ее дом своим. Только там ощущает себя «дома». Ни его загородный дом, ни квартира, никогда не давали ему ощущение «дома»: покоя, тепла, уюта. Просто счастья.

– Потому что это «ваш» дом! – Макс тоже не собирается строить из себя спокойного непробиваемого парня, – И она живет в нем одна! Без тебя!

– Она сама меня выгнала! Сама! Ее никто не заставлял этого делать!

– Ты! Ты ее заставил это сделать! Своим враньем!

– Я не врал ей никогда! Она моя женщина! Ее я люблю!

– Ну, так женись на ней, если любишь! – рявкнул в ответ мужчина, – Но ты же не можешь! Ты уже женат!

– Я решаю эту проблему!

– И ты думаешь, твой развод что-то изменит? Сделает ее счастливой? Вернет мне мою сестру? Сомневаюсь в этом.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – Саву эти чертовы намеки довели до ручки, – Не надо мне намекать, что я ничего не могу исправить. Могу! Пока она меня любит, я все могу! Так что, закрой рот и не смей Вике говорить, что ничего уже не исправишь!

У него в ушах пульс тарабанил, и перед глазами все, пеленой кровавой покрылось, но он сам заткнулся и слова больше проговорить не смог.

За спиной Макса стояла Вика, она успела переодеться: сняла черное платье и сменила на джинсы с футболкой, но трясущимися руками укутывалась в теплый плед. Ее всегда начинало морозить, после нервного срыва.

Двинулся к ней, чтобы обнять, согреть, но она его, взглядом остановила, только он был не в том состоянии, чтобы прислушиваться к ее мнению и желаниям. Этот день его окончательно вымотал и довел до того состояния, когда он готов начать убивать тех, кто помешает ему оказаться рядом с Викой.

Она сопротивлялась его рукам, пыталась оттолкнуть.

– Ты же знаешь, что рядом со мной быстро придешь в себя, малыш, не сопротивляйся, я не хочу сделать тебе больно.

И Вика сдалась. Обмякла в его руках, всхлипнула и уткнулась, своим лбом ему в шею.

– Ненавижу тебя за это, – шепотом произнесла так, чтобы только он услышал, – Ненавижу.

– Я знаю малыш, знаю, – он убаюкивал ее в своих руках, а сам сгорал от счастья и боли, одновременно.

Любовь к ней вообще всегда была такой… тяжёлой. Тяжело любить человека, которому это не нужно. Очень.