Виктория Мальцева - Опиум. За мгновения до

Я ненавидел эту вездесущую навязчивую женщину по тысяче причин, главной из которых была её предательская сущность. Вряд ли Ева об этом знает, но их связь с моим отцом началась задолго до смерти её первого мужа. Она изменяла ему. Подло, низко, гадко, мерзко изменяла. Приезжала из своей Австралии, чтобы спать с моим отцом и притворяться моей матерью. Последнее было самым невыносимым, самым отвратительным, и мне, в мои юные годы, казалось, что ничего более ужасного в моей жизни произойти не может. Оказалось, может! Она привезла в наш дом свою дочь: тощую, до изнеможения вредную, кареглазую Еву.

– Теперь вы с Евой братик и сестричка! – возвестил её тошнотворный голос.

– Ещё чего! – тут же взбрыкнула Ева, презрительно смерив меня взглядом.

– Пффф! – не остался в долгу и я.

Первый же её день в моём доме стал кошмаром, персональной обидой: отец настоял на том, чтобы я освободил свою просторную комнату с балконом и перешёл в маленькую с узким окном во внутренний двор, потому что девочкам нужно уступать лучшее. Ночью, лёжа на новом месте и безуспешно стараясь уснуть, я не оплакивал своё почившее счастливое прошлое, нет! Я строил планы…

Месть стала самой увлекательной и изнуряющей игрой за всю мою жизнь, потому что она – эта наглая глазастая Ева с тонкими, как прутики ногами – мстила в ответ. И перевес почти всегда оказывался на её стороне: её мозг был изощрённее в выдумывании пакостей, гадостей, подстав и прочей дряни. Пока я совершенно случайно не выяснил, в чём именно скрывалась её слабость – в банальной ревности!

К тому моменту нам обоим уже исполнилось по одиннадцать лет, и я вдруг обнаружил, что девочки интересуются моими поцелуями.

– Дамиен, а ты умеешь целоваться? – жеманно улыбаясь, спрашивали они.

И мне стыдно было признаться, но я не умел. Понятия не имел, как это делается. Ну, ясно, что губами, но… В общем, её звали Молли, и она жила в пяти домах от нашего. В тот день, а это была суббота, Молли пришла учить меня целоваться, о чём мы договорились с ней накануне, идя из школы домой. Я не мог и представить себе, что такой совершеннейшим образом малозначимый для меня факт, как целование с девчонкой, произведёт настолько масштабный эффект на Еву: её глаза были не просто огромными, они блестели, как если бы она была на грани слёз. Как если бы она испытывала физическую боль и никак не могла с ней справиться.

С того момента Ева буквально взбесилась, превратилась в фурию, выдумывая всё новые и новые способы досадить, а мне думать больше было ни к чему: я чётко знал, что нужно делать, и девочки с этого момента не переводились. Я не любил целоваться и с трудом понимал, что, вообще, девчонки находят привлекательного в этом слюнявом акте, но мне до безумия нравилось делать это на глазах у Евы – раз за разом повергать её в «то самое состояние». И это было до безобразия забавно: я делал поистине ужасные вещи, как только ни унижал её, чего только ни творил с ценными для неё вещами и событиями, но ничто из этого не производило такого мощного эффекта, как мои поцелуи с девчонками.

Ревность! Банальная ревность оказалась её Ахиллесовой пятой.

В конце концов, она спустила меня с лестницы, и всё закончилось. Её устранили, убрали из нашей жизни, отправив жить к бабке в Австралийский город Брисбен.

– А где Ева? – спрашиваю я Энни, обнаружив свои вещи в комнате сестры – моей старой комнате.

– Мы отправили её в Брисбен, Дамиен.

– Навсегда? – и моё сердце в прямом смысле останавливается.

– На то время, пока она не научится вести себя по-человечески, мой дорогой! – Энни целует мой лоб, а я резко уворачиваюсь, испытывая эмоции, очень похожие на физическую боль.

Дом стал пустым и скучным, а жизнь – лишённой смысла, цвета, вкуса и запаха.

Still Corners – The Trip

Ева:

В субботу мать возвращается из Костко, подозрительно перегруженная пакетами.

– Помочь? – спрашиваю.

– О! Это было бы просто замечательно, Ева! – её глаза загораются. – И знаешь, мне также потребуется помощь с готовкой. Сможешь?

– Смогу. Намечается мероприятие?

– Да. Сегодня мы с Дэвидом хотели бы сделать то, что должны были уже очень давно, но… – и мать вдруг осекается. – В общем, не важно. Узнаешь за ужином.

Наряду с множеством пластиковых боксов, набитых овощами и фруктами, мои руки вытягивают две упаковки мужского белья. Men`s boxers – говорится на коробках с синими трусами двух разных размеров. Если те, что побольше, для Дэвида, то кому предназначаются те, что меньше?