Владимир Великий - Клятвоотступник

Последний абзац присяги солдат произнес с особым вдохновением и пафосом, у него даже в это время почему-то учащенно забилось сердце, запершило в горле. На несколько мгновений наступила тишина, все и вся вокруг затихло. Молчал и тот, который только что громовым голосом отчеканил текст священной клятвы. Кузнецов сам не мог осознавать, как он ее прочитал, хорошо или плохо. Он только тяжело дышал и напряженно смотрел в одну точку перед собою. Куда солдат смотрел и почему он туда смотрел, никто из его сослуживцев не знал. Да и знать не мог потому, что этого не знал и сам Александр Кузнецов. Молодой человек в солдатской шинели крепко сжимал обеими руками автомат и молчал. Из его глаз текли слезы. Волнение подчиненного и, конечно, его слезы моментально заметил капитан Макаров. Он улыбнулся и немного крякнул, затем очень громко скомандовал:

– Рядовой Кузнецов, к подписанию присяги приступить!

Команда офицера, словно молния, пронзила голову солдата. Кузнецов строевым шагом подошел к столу и взял авторучку. Затем наклонился над папкой и с трудом отыскал свою фамилию. От волнения его правая рука почему-то сильно дрожала. Александр с трудом преодолел волнение и как можно четче и красивее сделал свою подпись. Он впервые так старательно и очень ответственно подписывался под первым, как сейчас он считал, самым важным в его жизни документом. Раньше Санька несколько раз расписывался, однако тогда серьезного значения своей подписи паренек не придавал. В этот же день эта подпись для повесы из глухой сибирской деревни очень многое значила. И не только значила, но и многому, очень многому его обязывала. После того, как солдат сделал подпись, он повернулся лицом к строю и опять замер. Приведенный к присяге ждал очередной команды от своего командира, ее почему-то не было. И это заставляло молодого солдата опять волноваться. Кузнецов, словно истукан, стоял навытяжку и смотрел поверх строя солдат роты, в которой ему с этой минуты предстояло служить. Неожиданно до него донеслась четкая команда капитана:

– Рота, смирно! За усердие, проявленное в период подготовки и принятия Военной присяги, рядовому Кузнецову от лица службы объявляю благодарность…

Затем офицер повернул голову в сторону почти двухметрового солдата, который, скорее всего, еще не мог понять того, почему и за что ему объявили впервые в его жизни благодарность. Кузнецов медленно и с недоумением повернул голову в сторону командира и громко произнес:

– Служу Советскому Союзу!

После отбоя рядовой Кузнецов еще долго не мог заснуть, хотя очень сильно хотелось спать. Последнюю неделю на сборах молодых солдат, перед тем как его направили служить в первую роту первого мотострелкового батальона, он спал практически по три-четыре часа. Командир первого отделения сержант Тонконос был очень строг к молодым солдатам. Подчиненный из его отделения «отбивался» только после того, как четко и без всякой запинки рассказывал наизусть обязанности солдата или текст присяги. Младший командир не тратил свое драгоценное время для сна ради каких-то салаг. После отбоя к нему устремлялись двое-трое новобранцев, желающих сдать зачет. Сдача, как правило, заканчивалась неудачей. Стоило солдату где-то запнуться или нечетко выговорить слово, как экзаменатор взмахивал рукой. Это означало, что следующий прием будет только через два дня. Неудачник с понурой головой направлялся в Ленинскую комнату учить устав.

Очередной контроль осуществлялся по его же личной инициативе и почти всегда включал в себя своеобразный «предбанник». Если ученик был уверен в своих силах, то сначала шел к дневальному. Внутренний наряд на сборах молодых солдат состоял из старослужащих. Дневальный не удосуживал себя тщательным прослушиванием и восприятием того, что говорил его собрат. Он просто-напросто сидел на тумбочке и презрительно, а то и с сожалением, смотрел на салагу в новенькой военной форме, который, словно заводной, в пятый, а то и в десятый раз чеканил вслух обязанности солдата или текст Военной присяги. Оценка дневального, как правило, не всегда была объективной. «Салага» опять уходил в Ленинскую комнату и зубрил устав, зубрежка длилась еще пару часов. Сдавать экзамен ночному экзаменатору повторно категорически запрещалось. В независимости от исхода экзамена для салаг следовал «довесок», они должны были до блеска вычистить часть территории, закрепленной за внутренним нарядом. Это был, как правило, туалет или коридор. Продолжительность военной «барщины» длилась иногда довольно долго, вплоть до подъема. Были и исключения. Барщину мог прервать дежурный по части или офицеры роты, которые иногда контролировали ночной покой своих подчиненных или несение службы внутренним нарядом. Отработку мог прервать и командир отделения, который по естественной нужде выходил из спального помещения. После информации дневального тот лично принимал решение о помиловании или наказании своего подчиненного. Счастливчик мгновенно бежал в спальное помещение отсыпать последние часы или минуты долгожданного сна. Тот, кто не был помилован, вынужден был вновь идти «советоваться» с вождем мировой революции…