Милена Миллинткевич - Басурманин. Крылья каарганов

– Не бурчи, Симеон Тихонович.

Князь уселся на лавку и махнул рукой Самохе, чтобы скрылся.

– Вот, присаживайся к столу, отведай пирогов. Да сказывай, что за напасть с тобой приключилась?

– Как это ты, княже, прознал о горестях моих, до того как я тебе об них поведал?

– Ну, так ты сам ко мне пришёл, не по зову. Гонца поперед себя не слал. Стало быть, беда с тобой приключилась.

– Ох, правда твоя, княже, – поглядывая на яства и давясь слюной, причитал воевода. – Сказать кому – так ежели сам не видал да не слыхивал, так и веры нет речам твёрдым. А я тебе, как есть, батюшка Олег Святославович, вот ни слова не сбрешу. Младой-то князь Владислав Рязанский дюже бесчинствует! Воеводства меня лишил. Изгнал за правду, за доброе. Уж как я ратовал за него. Как старался. Живота не щадя с ранней зорьки до вечерней… И так ему, и сяк угождал. Всё пустое.

Не выдержав созерцания богатого изобилия на столе, воевода умолк. Искоса поглядывая на князя, протянул руку к кубку, налил мёду, испил, отхватив от дичи добрый кусок, засунул в рот да потянулся за мочёным яблочком, когда на его руку упала и крепко придавила к столу тяжёлая пятерня князя. Воевода подавился, закашлялся, с трудом глотая пищу.

– Мне нет дела до твоих горестей, Симеон. Щедрот моих ты немало имеешь, чтобы жалиться на бесчинства. Сказывай по первой, брюхо опосля набивать станешь. Что князь? В чём винишь его?

– Да в том напасть, княже, – оглядевшись по сторонам, зашептал воевода, – Владислав басурмана пригрел, что две весны тому Рязань пожёг-разорил. Позабыл, видать, как мы с батюшкой князем Мстиславом Игоревичем вызволять его из полона Дамирова хаживали. Половцы по земле нашей как по своей шастают, а хан ихний запросто в княжеский терем вхож. Сам де князь у него совету спрашивает, да поболе прочих слушается.

– Подишь ты, где схоронился! – почесал бороду князь и, не обращая боле на воеводу внимания, забубнил, размышляя вслух, думая о чём-то своём. – А и верно-то как писано! Каарганы Джамбулата всю степь Великую да поле Дикой обскакали его сыскать силясь. А он, как есть, тут под боком пригрелся. Стало быть, не сбрехал!..

Так, ведя с самим собой речи, Олег Святославович наблюдал, как воевода успел опустошить два кубка мёду, умять добрый кусок пирога, заесть всё это уткой и теперь, развалившись на лавке, наслаждался мочёными яблочками.

– А ты всё так же до харчей падок, Симеон. И, что, много ли с ним?

– Кого? Половцев? – осоловев, не сразу понял, о чём его спрашивают воевода. – А!.. Да тьма их там, половцев этих. Хан Дамир весь народ свой привёл. Страху напустил. Люди пужаются. Куда взор ни кинь – везде они, басурманы окаянные. Тьфу… Коли эти ка…ка… как их там звать-величать… его ищут, так весточку послать надобно, Джамбулату этому.

– Пошлём, не твоя в том печаль. А дело твоё теперячи иное будет. Исполнишь, что велю – князем-наместником в Рязани посажу.

– Князем? Да ну! Как же это… А Владислав куда же денется?

– Не об том помыслы твои, Симеон! Думы есть у меня рать собрать. Новгород воевать пойду. А там Ростов и Муром недалече будут. Себе земли те взять желаю. Опосля в Рязани наместник верный мне ох, как нужон будет! Сказывай, али не хошь князем стать?

– Хочу, батюшка-князь Олег Святославович! Ох, как на то желание имею!

– Тогда у меня к тебе спешное будет. Внимай и чтобы ни одна живая душа про то не проведала…

– Нешто в тебе, князь, службе моей веры нет?

– Есть-есть, Симеон Тихонович. Ты, вот что… Я грамотку напишу. Свезёшь её в Суздаль князю-наместнику тамошнему. Скажешь, де, я прислал и велел глядеть вокруг зорко, на Муром посматривать, да окрест себя. Что ни скажет Фёдор Глебович – всё исполни. Сделаешь – быть тебе князем в Рязани.

– Всё, что велишь, князь-батюшка. Я в твоей власти. Только медку поднеси, отощал с пути.

– Отощал! Половину трапезы моей умял, прорва! Ладно! Будет! Тебя в срубе можно надолго без харчей и воды запереть, и то с голодухи не сгинешь. Отощал… Ступай пока. Самохе скажи, я велел тебя потчевать, а мне поразмыслить надобно. Только смотри мне, не пощезни куда – сыщу! Голову с плеч сниму, на пику насажу, а телеса за ворота выставлю, воронью на забаву, люду в назидание. Понял?

– Что ты, что ты, батюшка Олег Святославович! Нешто я себе вражина какая?

– То-то же. Ступай и жди, покуда призову.

Как только за воеводой затворилась дверь, тихонько скрипнула другая.

– Ты, князь, шакала подле себя держишь. Того гляди на сторону кинется, только кто куском мяса поманит да калачом.