Милена Миллинткевич - Басурманин. Крылья каарганов

Джамбулат не взглянул на сестру и не ответил. Молча положил суму на низенький столик, снял висевший у дверей фонарь и направился в дальнюю комнату. Там, на соломенном сеннике, прикрытом рогожей, спала пленница. Приблизившись, он склонился над ней. Тусклые отблески огня озарили её красивое лицо.

– Моё слово закон! – прошептал он, разглядывая спящую и борясь с искушением дотронутся до неё. – Я обещал вернуть тебя, моя Магрура! А я всегда держу слово!

Резко выпрямившись, Джамбулат развернулся и вышел. Плотно прикрыв за собой двери и опустив запоры, он подошёл к Суюме и уставился на сестру, словно никогда не видел её прежде.

– Кто посмел убить Агын? Отвечай! – грозный рык окутал всё вокруг.

Суюма сжалась и попятилась к лавке.

– Гляжу, ты позабыла, как следует говорить со старшим братом? Разве Каюм не научил тебя почтению?

– Дамир велел убить её, – пряча глаза, пробормотала Суюма. – Мне сказали, ей перерезали горло. Но перед тем…

Женщина поёжилась, задрожала, будто от холода, а глаза наполнились слезами. Отвернувшись, дабы не смотреть на страдание сестры, Джамбулат недовольно хмыкнул и принялся расхаживать по комнате.

– Куатан 1 1 Куатан – жена. не угодила хану в его желаниях и прихотях? Не смогла ублажить, и Дамир расправился с ней так же, как с рабами для утех?

– Нет, брат! Агын не стала его куатан.

– Ты что такое говоришь? Разве мои «каарганы» не во время наречения напали на стан её отца, этого нечестивца, посмевшего отказаться от дара хорезмшаха?

– Всё так. Только с тех пор, как Дамир сходил на Русь, всё переменилось. Агын созрела, но о завершении обряда хан не думал. В шатёр не звал. Ни на неё, ни на кого иного не смотрел. Видел только пленённого им княжича. А моя девочка, моя Агын… – Суюма подавилась слезами. – Она узнала то, что он скрывал. Запретное. И расплата была скорой и страшной.

– И что же это за тайна такая, лишившая твою воспитанницу жизни?

– Я просила её не смотреть в сторону русича. А она всё твердила, мол, княжич – девица, и Дамир предпочёл дочери хана Каюма, дочь Рязанского князя.

Джамбулат остановился и резко повернулся к сестре. Да так, что Суюма попятилась и повалилась на лавку.

– Пленник Дамира – княжна? Ты от горя совсем ума лишилась? Была у Рязанского князя дочь, да сгинула давно. Если бы пленник был девицей, кыпчаки об том узнали. Но до меня вести из диких степей не доходили о княжне в становище Дамира. А о пленнике хана, бившемся супротив моих «каарганов», мне известно.

– Ты прав, Джамбулат. Дамир брал в битву княжича. Когда тот чуть не погиб, он на тебя в поход собирался. Да только живуч пленник оказался. Ни сабли воинов твоих, ни хитрости Агын не сгубили его. Видать, не впервой с духами тёмными один на один выходить. Вот и в этот раз уберегли они русича.

– Так, стало быть, у Дамира два пленника?

– Один. Рязанская княжна. Только вот…

– Что? Говори! – расхаживал в нетерпении Джамбулат.

– Скачет верхом она не хуже кыпчаков. На мечах бьётся крепко. Сила и ловкость в руках её не девичья. Агын моя с малых лет в седле. Сабля и лук со стрелами заместо гребня и лент ей были. А всё же в ловкости и силе с воинами не сравнится. А эта княжна с ними на равных.

Джамбулат остановился перед сестрой и, сощурившись, заглянул ей в лицо:

– И никто подмены не увидел?

– Нет, – замотала головой Суюма. – У мужчин глаз зоркий там, где сражения и охота. А девица, да если она ещё и под мужским платьем скрыта, тут им никакой заботы нет. А уж если за то мать Дамира возьмётся, и захотят увидеть, да не смогут.

– О чём это ты?

– Мара во все котлы с отварами особые травы подмешивала, дабы отвести глаза тем, кто был зорче остальных и мог разглядеть подмену. Да только мы с Агын из этих котлов не пили. И хотя я сама подмены не увидела, моей девочке поверила.

– Что же, Дамир! Вот и ещё одна причина растоптать тебя. Я хотел Агын в гареме Маджида поселить. Она женой его первой должна была стать.

– А разве Икинджи ещё не выбрал сыну жену? – Суюма удивлённо уставилась на Джамбулата.

Но он не ответил и даже не взглянул в её сторону. Его удивили речи сестры о странном пленнике. Но более того занимали его думы о Магруре. После стольких лет она находилась так близко, здесь, за дверью. Такая беспомощная. Такая желанная.

– Брат мой!

Джамбулат резко остановился и полыхающим злобой и ненавистью взглядом уставился на сестру. Но, видя, как она отшатнулась от него, смягчился.

– Не бойся. Мой гнев тебе не страшен.