Елена Арсеньева - Любовь как смерть

Легкий шелест послышался рядом, и Федор нехотя открыл глаза. В первую минуту ему показалось, что грезы его еще не растаяли, ибо на него глядели удивленные серые глаза, вздрагивали в робкой улыбке нежные губы… и вдруг он осознал, что это уже не видение, что она, Мария, вживе стоит перед ним, совсем близко!

Федор вскочил так стремительно, что чуть не налетел на нее, заставив попятиться:

– Простите! О, простите!

Пробормотав это, он умолк, невыразимо страдая от того, что не может прижать к себе ее стройный стан. Он не показывался в дом на Преображенском более недели, выжидая приличное время, а кроме того, желая, чтобы назойливая Елисавет успела обратить на другого свои непостоянные взоры. Федору также хотелось, чтобы Варвара Михайловна успела забыть сцену его нелепого сватовства, но одному господу богу было известно, сколько страданий принесли ему эти несколько дней вынужденного ожидания и добровольной разлуки с той, к которой рвалось сердце. Сам на себя наложив епитимью, он все же изредка нарушал ее и, облачившись в Савкины лохмотья, блуждал по окраинам меншиковского сада, вспоминая достопамятную сцену среди фигурных камней, пытаясь понять ее истинную подоплеку, мучась смутной ревностью к черкесу и понимая, что деваться некуда, поделать ничего нельзя: если даже Мария к Бахтияру благосклонна, останется или добиться первенства в ее сердце – или убить соперника.

И вот Федор снова видит ее! При одном взгляде на эту резко вздымающуюся белую, будто лебяжий пух, грудь занялось дыхание. Изгиб ее шеи у плеча… у него губы пересохли. Да что это?! Никогда еще он так не желал ни одной женщины. Сейчас душу продал бы за счастье припасть к этому розовому свежему рту!

Верно, его исступленный взгляд смутил Марию. Она ринулась было к выходу – Федор в бессилии отчаяния глядел на нервное колыхание жемчужно-серых шелковых складок… – вдруг замедлила шаги, бросила взгляд на шахматный столик, полуобернулась к Федору:

– Вижу, вы играли, князь? Решили с батюшкой потягаться? Напрасно! Он кого угодно одолеет, разве вы не знаете?

Федор готов был целовать каждый звук, произносимый ею. О, какая печаль, какая тихая печаль в ее голосе!

– А вашу позицию разбить – дело и впрямь нехитрое, – продолжала Мария, присмотревшись к доске. – Я вижу три способа вас обойти.

– Как три? – с непритворным изумлением пробормотал Федор. Он-то об этом, конечно, знал и ждал, что светлейший использует хотя бы один из них, а тот растерялся. И вот теперь это воздушное создание с первого взгляда…

– Нет, – перебила Мария, подходя ближе к доске. – Пожалуй, не три, а даже четыре! Только надо подумать…

Она присела в кресло отца, подперлась локтями, так и сяк озирая доску, потом взяла королеву Марго и – о ужас! – знакомым движением потянула фигурку ко рту.

Федор метнулся вперед так резко, что шахматы слетели со стола. Мария только слабо пискнула, когда он железной хваткой стиснул ее пальцы, вырвал фигурку, отшвырнул, истер каблуком осколки. Слабо запахло мятой, и этот запах вернул князю Федору сознание.

«Ох, что я… как я…»

Мысли испуганно замерли. Что за нелепость – набросился, схватил за руку, вырвал фигурку… Как осмелился хватать, как вообще посмел дотронуться хотя бы пальцем?! Она пока еще невеста государева, а не его! Холодок пробежал по Федоровой спине. Он попятился, не в силах отвести взор от изумленных огромных глаз. Они вдруг потемнели. «Гневается!» – понял Федор. Наверное, следовало бы пасть в ноги, нижайше молить о пощаде, но он, хоть стреляйте, не мог отвести взгляда от этих глаз, вдруг повлажневших, наполнившихся слезами. Да что это? Она плачет?!

– Больно уж вы стремительны в движениях, сударь! Одних за руку хватать, других за юбку… – И голос ее, начавшийся высокой возмущенной нотою, вдруг оборвался рыданием.

Князь Федор стоял как столб. Сердце его было зорче очей, оно увидело, вернее, почуяло то, что скрывалось за этими, казалось бы, бессвязными словами и необъяснимыми слезами. Мгновенное озарение – иначе нельзя было назвать воспоминание о том, как он резко, грубо одернул юбку бесстыжей Елисавет в то самое мгновение, как где-то наверху раздался стук захлопнувшегося окна.

Видела! Она видела! И подумала, конечно… что же она подумала о Елисавет и о нем!

Таким жаром ударило в лицо, что Федор даже пошатнулся. Ничто более в мире не существовало сейчас для него, кроме этих заплаканных глаз, смотревших на него с откровенным презрением. И это было невыносимо! Все в мире, в судьбе, в жизни и смерти вдруг сделалось неважно, ненужно. Он бы сейчас перевернул небо и землю, только бы она не смотрела так… ведь с каждым ударом сердца, с каждым мгновением Мария словно бы отдалялась от него все безнадежнее, невозвратимо! Царский гнев, негодование дядюшек, опала, немилость, дыба, кнут, плаха, топор палача – пустое, все это пустое!