Лилия Макеева - Везучая

На самом деле я просто не втащила назад чемодан, а вместе с ним и брюки.

Факт кражи я установила лишь на следующий день. Перерыла в поисках всю комнату, не веря своим глазам. Придя к выводу, что брюки на Раю не полезут и стащили их Сашка с дружком и, судя по всему, уже пропили, я не стала проводить дознание.

Подтверждение пришло к вечеру, в виде Сашки на бровях. На этот раз он подозрительно, скромнее обычного, стрелой одолел коридор от входной двери до Раиной комнаты. Или мне показалось? Да какая разница? – брюки ушли безвозвратно. После, когда пришло смирение и прощение, я поделилась печальным фактом с Раей. Она и пьяная производила впечатление куда более трезвого человека, чем ее Сашка.

Рая искренне всполошилась:

– Да ты что? Как исчезли? Ты их, сволочей, спрашивала?

– Нет. Всё равно бы не признались.

– Это Витька! – скрестила Рая руки на груди, утвердительно кивнув самой себе, – Сашка бы не взял. И дробно затрясла головой, отрицая теоретическую подлость сожителя.

– И мне так кажется.

– Не-не-не! Сто про! – так Рая выражала в процентах абсолютную уверенность.

– Иди-к сюда, – позвала она меня и без паузы, мужским тычком распахнула свою дверь.

Сашка сидел у стола и как-то вполоборота смотрел черно-белый телевизор. Перед ним стояла тарелка с недоеденной, серой на вид пищей. Наверное, ему нездоровилось.

– Ты брал ее брюки, в коридоре лежали? – без обиняков выпалила Рая.

– Месяц назад, – уточнила я.

– Не-ет, – навел на нас Сашка мутный фокус. – А че? Потерялись?

– В коридоре лежали… В тот день у вас еще Витька ваш был, – выдавила я неохотно.

– Витька? – произнес Сашка с такой интонацией, как будто не знал никакого Витьку.

– Витька твой долговязый, шаромыжник! – напирала Рая животом в цветастом халате на Сашку, хотя валила всё, однако, на дружка.

– Саш, ты скажи, пожалуйста, честно, я не сержусь уже. – Мой голос прозвучал жалобно.

Сашка приподнялся нам навстречу, держась одной рукой за спинку стула:

– Девчата, да вы че?! – воскликнул он удивленно. Потом шлепнулся задом на стул, упал головой рядом с тарелкой и заплакал. Горько, навзрыд.

О чем плакал несчастный Сашка? О том, что невзначай стал алкоголиком, которому мало кто верит? О том, что нет у него любимой работы, чтобы стать полноценным членом общества? О том, что Рая – не женщина его мечты, ради которой он бы, возможно, встряхнул и перелопатил свою жизнь? Не знаю. Во всяком случае, не о моих пропавших брюках плакал сосед-алкоголик. Если бы он умел писать стихи, написал бы, наверное:

Продирая похмельные прорези глаз,

Прорываясь сквозь эти ущелья не раз,

Зависая над пропастью небытия,

Потирает небритость судьбина моя.

До ближайшего винного я дотопчу,

Хоть от печени криком протеста кричу!

Перекошенным ртом дотянусь до горла –

Вот уже хорошо… И была-не была!

Растеряю последнюю мелочь в грязи

И проедусь «по-матери» в этой связи,

И стирая брезгливость прохожих с лица,

Опрокину свой мир в четкий след колеса.

Жалко было не шоколадных брюк. Жалко было Сашку. Хорошо, что в коридоре зазвонил телефон.

– Это меня. – Соврала я, надеясь, что ложь эта – во спасение плачущего соседа. Ему, бедолаге, неловко. Ведь сразу две женщины стали свидетелями его пьяных, но все-таки мужских слез.

Я бросилась к телефону:

– Алло!

Оказалось, действительно – меня.

– Здравствуй! – этот голос невозможно было не узнать.

– Ты сегодня дома? – обратился он ко мне по фамилии. Чаще всего он называл меня именно так.

– А…

– Не уходи никуда. Я скоро приеду.

«Скоро» длилось часа три. Первые полчаса – сплошной стресс. Лишнее – с глаз долой! Если учесть, что мое имущество помещалось в два чемодана, то задачу эту можно было отнести к одной из самых легких. Сложнее было сделать трясущимися руками тщательный макияж, к которому я предъявляла жесткие требования. Во-первых, я категорически не принимала свое лицо без косметики. Близорукие глаза казались мне подслеповатыми, а бледный, несколько анемичный покров кожи имел болезненный вид. Во-вторых, в театральном институте у меня была пятерка по гриму, и я привыкла самосовершенствоваться, направляя свой перфекционизм в правильное русло. И, в-третьих, я понимала, каких красивых актрис он видит рядом с собой. Они безукоризненны и волшебны. Я просто обязана соответствовать. Даже с отечественной тушью, похожей на сапожный крем, в пластилиновый кусочек которой надо было сначала плюнуть, затем растереть корявой, короткой, пластмассовой щеточкой, а там уже творить этой ваксой чудеса. Некоторые так привыкли плеваться перед получением роскошных ресниц, что предпочитали тушь ленинградской фабрики всяким польским и даже французским. Тем более, импортные товары тогда появлялись редко, без предупреждения, то бишь, без рекламы. Надо было пол-Москвы облазать, чтобы наткнуться на толпу алчущих спасти мир своей красотой. Ага, километр очереди! Значит, выбросили импорт. Именно слово «выбросили» крутилось в обиходе. Как будто зарубежная продукция заслуживала лишь брезгливого и пренебрежительного отношения.