Елена Левашова - Роза в пустыне

– Я пробегусь, баб Дунь, – бросаю, слегка обернувшись. Но этой секунды хватает, чтобы заметить затаившееся волнение в глазах Евдокии Андреевны. Пожалуй, пожилая домработница – единственный человек, который меня искренне любит.

Застегиваю на груди молнию спортивной кофты, надеваю беговые кроссовки и спускаюсь к берегу. Мелкая галька шуршит под ногами. Шум прибоя походит на разговор невидимых призраков, притаившихся за валунами. А может, они здороваются или успокаивают меня?

Пинаю носком кроссовки мелкие камешки и замираю, встречая морской рассвет. В Гурзуфе он особенно прекрасен. Небо сливается с морской гладью, а воздух тяжелеет от утренней росы. Папа построил поместье семь лет назад в надежде вернуть меня к жизни… Гребаные семь лет с тех пор, как похитили мою дочь. Мою девочку, рожденную на рассвете…

Я бегу вдоль пустынного берега, слушая тихий всплеск пробуждающихся ото сна волн. Успокаиваюсь… Легкие горят после бега, и я сгибаюсь, пытаясь отдышаться. Сбрасываю промокшую одежду и голая бросаюсь в шумные волны. Говори со мной, говори… Дай знак, что ты жива! Иначе я сойду с ума от навязчивой идеи тебя найти.

Вот так… Уже лучше. Переворачиваюсь на спину и принимаю позу морской звезды, щурясь от солнца. Прикладываю руку к беснующемуся в груди сердцу. Море возвращает мне силы и ясность мыслей. Ты сильная, Диана. Ты справишься сама… Плевать, что папа махнул рукой на мою бредовую идею возобновить поиски. Плевать, что никто не верит… Плевать, что никто не любит. Пожалуй, я давно не чувствовала себя такой разбалансированной и бессильной. Я чертова неудачница, и все, за что берусь, обречено на провал. Будь то материнство или профессия. Или любовь…

Вырываюсь из соленых объятий, остервенело натягиваю трусы, футболку и босиком шлепаю к дому…

– Баба Дуня, заваришь чайку? – обнимаю женщину, ступая босыми ногами по прохладной плитке. Она чопорно одергивает накрахмаленный фартук, стесняясь выплеснуть при мне эмоции, но от объятий не отстраняется. Я сбежала сюда в июне. Уволилась из областной больницы, где работала челюстно-лицевым хирургом, не в силах справиться со своей жизнью. Ну… вы поняли: неудачница, одним словом. Я люблю крымскую виллу – двухэтажный, построенный из белого камня дом-шале. Люблю уютную светло-голубую кухню и женщину, заботящуюся о нем, тоже люблю.

– Садись, детка. Уже все готово. – Баба Дуня суетится, раскладывая на тарелке ломтики сыра и свежеиспеченного хлеба. – Сейчас Петр принесет персики.

– Ох, стыдоба какая. Я и Петра Васильевича разбудила? – шепчу обреченно.

– Ничего ему не сделается. Вон урожай какой в этом году славный выдался: абрикосы, сливы, персики. Мммм… Не нам же с тобой на деревья лезть? – Евдокия Андреевна заправски устанавливает капсулу в кофемашину и тянется за чашкой.

Из окон кухни открывается завораживающий вид: тонкая полоска мелкой гальки, фруктовые деревья сада и… море, отражающее солнечные блики. Оранжевые лучики любопытно заглядывают в комнату, танцуя на поверхности большого овального стола.

Не отрывая взгляда от пейзажа, жадно отпиваю кофе со сливками. Я жаворонок. Не понимаю, как можно спать, когда за окном такая красота!

– А вот и персики подоспели! Доброе утро, Белоснежка, – в дверях вырастает садовник, или, как он сам себя называет, завхоз Петр Васильевич.

Важно поправив длинный ус, он водружает ведро с фруктами на стол. К слову, Белоснежкой дед Петя прозвал меня за высветленные волосы.

Я завтракаю, наблюдая за похожими на сладкую вату розовыми облаками. Старики возятся с плодами, ворчат друг на друга, а мне не терпится поговорить с Сэм…

Бесшумно взбираюсь на второй этаж и осторожно приоткрываю дверь ее спальни. Неужели соня до сих пор нежится в кровати под мерный всплеск волн? Мой взгляд спотыкается об упругую попу, повисшую в пространстве. «Собака мордой вниз» – так называется эта асана.

– Шестак, ты не могла припереться на пять минут позже? – возвращая телу привычное состояние, бормочет Саманта. – Мое сознание практически дошло до истинного знания! А тут ты, Белоснежка, как снег на голову.

– Прости, Сэм, – отвечаю чуть слышно, наблюдая из окна за бегающими по двору курами.

Смуглая ладонь Саманты ложится на плечо и мягко его сжимает.

– Эй… Что с тобой, бро?

– Я хочу вернуться в город, Сэм, – собрав твердость в голосе, отвечаю я. – Отпуск затянулся, ты не находишь?

Она смотрит на меня так жалостливо, что хочется провалиться под землю. Как же надоело вызывать у людей чертово сострадание!