Василий Боярков - Финал роковой проститутки

Подключив к розыскам оставшихся спецназовцев, они принялись активно обследовать все имеющиеся в подъезде квартиры.

На интересовавшей лестничной площадке располагалось четыре квартиры; среди них две соседние (те, что рядом с Вернер) оказались пустовавшими, в третьей проживала одинокая бабушка, дожившая до престарелого возраста. Узнав, что ее зовут Семечкина Ангелина Ивановна, Рыков обратился к ней с насущным вопросом:

– А что, бабушка, не было ли за последнее время в вашем подъезде чего-нибудь подозрительного?

– Конечно, было, милок, – честно призналась откровенная собеседница, – вот, скажем, сегодня собралось очень много военных, а они в свою очередь зачем-то «искурочили» дверь, ведущую в квартиру молодой и симпатичной особы – как, по-твоему, разве это неподозрительно?

– Да нет, не то… – разочарованно заметил Громов, – про женщину мы знаем… может что-то еще?

– Например, – добавил более рассудительный Григорий Михайлович, – не заходил ли в подъезд кто незнакомый? Сразу прошу: нас и прибывших с нами спецназовцев во внимание принимать не стоит.

– Как же, сынок, – вдруг вспомнила Семечкина, – проходил сегодня днем по подъезду мужчина; на вид, кажется, сантехник – и инструмент при нем вроде был? – но это, уж точно, никакой ни сантехник.

– Почему такая уверенность? – ухватился за появившуюся «тонкую ниточку» телохранитель, среди двоих выделявшийся хоть какой-то способностью логически мыслить.

– Я всех наших ремонтников знаю – а тот явно какой-то чужой.

– Может, его прислали на чью-то замену? – продолжал уточнять Рыков, недоверчиво хмуря физиономию. – Или же, предположим, только устроился?

– Нет, – уверенно констатировала старая женщина, – он, без сомнения, никакой не рабочий.

– Почему? – искренне удивился Громов.

– Да всё потому, что весь его вид отчетливо говорил, что он бандит, а совсем не сантехник.

– Как так? – продолжал Михаил Петрович дивиться рассуждениям старушки, умудренной долгим жизненным опытом.

– Все очень просто, – разъяснила Ангелина Ивановна сделанные ею ранее наблюдения, – рожа наглая, взгляд волчий, идет чурается – словом, ведет себя будто бы на охоте, а главное, ни с кем не здоровается; одно мое мнение – это бандит.

– Наблюдение достаточно значимое, – вступил в разговор Григорий Михайлович, – а как, простите, Вы его сделали?

– Это же очевидно, голубчик, ведь я с ним в подъезде встретилась и воочию лицезрела.

– Что же Вы, бабушка, в милицию-то не просигнализировали? – искренне удивился Рыков. – Если он, по-вашему, так был похож на бандита?

– Потому как сейчас каждый второй преступник – так что же, на всех в милицию сообщать? – сделала Семечкина заключение категоричное (на те времена, казалось бы, справедливое) и не лишенное логики. – Я думаю, там, – она подняла указательный палец кверху, – и так про всё отлично знают – дык чего же зря людей-то от важных дел отвлекать?

Замечание представлялось на удивление закономерным, а следовательно, и возразить на него было нечем (преступность тогда в стране хотя, по сравнению с девяностыми, и «начала сбавлять обороты», однако находилась еще на чрезвычайно высоком уровне); таким образом, искренне полагая, что искать у старой женщины угрызения совести – это не совсем то, что им сейчас нужно, телохранитель, продолжая допытываться, спросил:

– Интересно, куда же, бабушка, увиденный Вами сантехник делся впоследствии?

– Наверх, сыночек, отправился, – ответила Ангелина Ивановна, – а вот как спустился, извини, я не видела. К кому он пошел и зачем, я тоже не ведаю, потому что, как уже и сказала, он даже не поздоровался; при таких же странных обстоятельствах, мной перед вами озвученных, затевать разговор с ним я попросту не решилась.

И снова ее мысли представлялись вполне логичными, и опять никто из присутствующих не нашелся, что же можно противопоставить словоохотливой женщине; наверное, поэтому, от души поблагодарив женщину за оказанную им помощь, все поисковая группа отправилась дальше и перебралась на следующую, уже верхнюю, разделительную площадку. В трех квартирах им открыли двери, по всей видимости, там жили благополучные и благонадежные люди; они дали все необходимые объяснения, неудивительно, что оказавшиеся исчерпывающими и не несущими в себе никаких положительных сведений; но вот четвертая, расположенная как раз над апартаментами Ветровой, оказалась запертой настолько «надежно», что создалось впечатление, что ее обитатели – непонятно по каким причинам? – специально не хотят общаться с неожиданно нагрянувшими к ним представителями силовых и властных структур; похожее предположение обуславливалось еще и тем, что из объяснений соседей следовало, что внутри непременно хоть кто-нибудь да должен был быть.