Дарья Плещеева - Береговая стража

Лиза протянула руки Фролке, он ухватился, она потащила – и высвободила кучера.

– Как ты, цел? – спросила она. – Руки, ноги?

– Цел, – сказал Фролка. – Держись за меня, хозяйка!

Как он ни был напуган, а сообразил, что Лиза в пышных юбках не может скакать по сугробам. Фролка подхватил ее на руки и потащил в лес. Там уже перекликались Матвеич, Полкашка, Юшка, Лисицын.

Васька вылез из экипажа в последнюю минуту. Он вытащил мешок с серебром, высыпал из ларчика драгоценности и спрятал за пазуху, а ларчиком запустил в погоню. Соскочив с экипажа, он тоже побежал в лес.

– Стой, стой! – кричали ему, и тут грянул первый выстрел.

Санька, оставшийся в перевернутом экипаже с княгиней Ухтомской, уже совсем потерял соображение. Княгиня, видя крах всей затеи, уцепилась за него, как утопающий за соломинку, и умоляла себя спасти. Гремели выстрелы, звучала ругань, ржали кони, незримые бойцы призывали обходить справа и слева, спешиваться, не лезть на рожон. Санька узнал звонкий голос Никитина, рвавшегося в атаку.

Нутро экипажа было бы самым безопасным местом, если бы Ухтомская не принялась оглушительно визжать.

– Там бабы, – совсем рядом сказал Келлер. – Надо их вытащить.

– Успеем, – ответили ему. – Никуда не денутся. Не лезь, у них могут быть пистолеты.

– Пистолеты, – повторила Ухтомская. – Ну да! Они тут!

И стала шарить по стенкам экипажа.

Голоса удалялись. Санька набрался мужества и высунулся.

На дороге уже никого не было – только лошади. Погоня углубилась в лес.

Тогда он ухватился поудобнее и, помогая себе руками, выпрыгнул из экипажа. Княгиня умоляла о помощи, но было не до нее. Нужно бежать, бежать прочь без оглядки. Он прислушался – стреляли справа, стало быть, бежать нужно влево. И он пробежал с полсотни шагов, когда из-за елей на дорогу выскочил всадник в тяжелой епанче и с пистолетом.

– Стой!

Санька кинулся в лес, проскочил между заснеженными ветками, упал, куда-то покатился, влетел в яму под выворотнем, утонул с головой в рыхлом снегу. Это было убежище – холодное, опасное, и все же убежище. Если свернуться клубком, сжаться, как дитя в материнской утробе, втянуть ноги под шубу, то, может, удастся переждать беду.

В том, что сильфы его по головке не погладят, Санька даже не сомневался. Менее всего он думал о Лизе, своих спутниках, княгине Ухтомской. Даже о Марфиньке он не тревожился – она была одной из веревочек, составивших сеть, в которую как-то непонятно угодил Санька. Надо было выдираться – и что значили поцелуи невинных губок в минуту смертельной опасности? Ничего!

В ту самую минуту, когда Санька проклял всеми известными гадкими словами госпожу Лисицыну, Лиза стояла на поляне – единственная женщина среди мужчин. Рядом Фролка, напротив – супруг, между ней и супругом оказался Матвеич. Юшка и Васька сидели верхом, Полкашка и его приятель Гришка Сыч держали коней.

– Нужно пробираться в Гатчину, – говорил Лисицын. – Не жить же нам тут в медвежьей берлоге! У нас нет ни овса для лошадей, ни провианта для нас.

– Гатчина далеко, верст тридцать, – отвечала Лиза. – А идти – лесом. А ночь надвигается. Лучше сесть в засаду. Погоня невелика, десяток конных. А у нас пуль и пороха хватит на полк! Нужно подстрелить, сколько сможем. Слышишь, Матвеич!

– Лиза, не лезь не в свое дело. До Гатчины мы доберемся, пусть хоть к утру, – гнул свое перепуганный супруг.

– А ну как туда уже отправили курьера? – спросила она. – А ну как нас там уже поджидают? Нужно перебить эту погоню – кто бы ее ни послал!

– Это щенок.

– Тем более!

Лиза уже была в отчаянии – мужчины не понимали простых вещей. Ненаглядный супруг вместо того, чтобы обсудить план действий, таращился с надеждой на Матвеича – авось плешивый черт выручит, как выручил той ночью, взяв на себя все труды и предъявив наутро результат.

Матвеич посмотрел на Лисицына, посмотрел на Лизу. У него был свой хитрый замысел – сделать круг по лесу, вернуться к экипажу и забрать все, что можно. А там немало – и главным образом красавцы рысаки, которые ему самому страх как нравились. С такой добычей он бы повел людей – и тех, кого увлек в погоню, и тех, кто остался в столице, – куда-нибудь подальше от Санкт-Петербурга, можно бы даже в Муром. Его служба Лисицыным, в сущности, завершилась, больше они ему ничего не могли дать.

Началась она, когда княгиня Ухтомская хорошо ему заплатила, чтобы предупредил, когда Петр Васильевич соберется помирать. Потом, в ту бурную ночь, Николай Лисицын посулил золотой империал, если Матвеич, тогда еще молодой лакей Яшка, догонит беглого Евсея Ивановича. Он не догнал, но, как ему казалось, отправил на тот свет и схоронил на невском дне. Две недели спустя Матвеич получил вольную, но у него хватало ума не покидать Лисицыных – это был кров, защита, убежище. Им деваться некуда – он знал слишком много. И в трудные дни, когда князья Ухтомские или Николай Петрович проигрывались начисто, они все были необходимы друг другу, так и жили, терпя друг друга по необходимости.