Некоторое время они провели в молчании, вкушая пищу, а затем Агафокл поинтересовался:
– Как дела в вашем поместье тётушка? Я слышал, многие жалуются на неурожаи.
– Так и есть, – кивнула Федра. – Зерна соберём в этом году меньше, чем в прошлом. Посмотрим, вызреет ли до конца виноград, слишком дождливым и холодным для него было лето. Вот овощей ждём много, им дожди пошли впрок. Но овощи не повезёшь на заморские рынки, в отличие от вина и зерна. Не знаю, чем Идоменей будет заполнять трюмы своих кораблей весной, – вздохнув, добавила она.
– А что же ваш управляющий? Совсем не справляется со своими обязанностями?
– Нисифор? Ну нет, Идоменей очень высоко его ценит. Только Нисифор не может заставить тучи не изливать холодные дожди на наши поля.
– Я уверен, что ваш супруг, тётушка, найдёт выход из любой, даже самой неблагоприятной ситуации, – сказал Агафокл, втайне надеясь, что Федра начнёт жаловаться и наговаривать на мужа. Любые нападки в адрес ненавистного Идоменея были для молодого мужчины как мёд для языка.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво проговорила Федра. – Боюсь, что если Идоменей так же редко будет приезжать в поместье, всё здесь со временем придёт в упадок.
– Разве планы его изменились, и он не собирается вернуться в Таврику вместе с кузенами?
– Увы! – Федра тяжело вздохнула. – Не хотела портить тебе настроение, дорогой племянник, но Идоменей прислал мне письмо, в котором говорит, что сыновья решили остаться в Афинах и основать там свою торговую компанию. Они собираются торговать не только зерном с наших равнин, но и египетским, ведь в жарком Египте снимают урожаи по нескольку раз в год. Впрочем, я не совсем хорошо разбираюсь в том, что они затеяли. Важно лишь одно – мои дети будут обустраивать свою дальнейшую жизнь не здесь, не в Таврике. Что касается Идоменея… – тут Федра внезапно умолкла.
«Вот если бы он тоже остался в Афинах и никогда не возвращался ни в Прекрасную Гавань*, ни в Тритейлион!» – продолжил про себя Агафокл, но лицо сделал сочувственное, а вслух произнёс:
– Как жаль, тётушка…
Федра ничего не ответила. Она сидела в своём любимом кресле, подперев голову рукой, в глазах её была печаль.
Агафокл, не желая первым прерывать тягостное молчание, отвёл взгляд от лица женщины и посмотрел в окно. Увидев настежь распахнутые ставни андрона, поёжился: «Словно он здесь, проклятый Идоменей!» Но его беспокойство прошло, когда в глубине андрона мелькнул девичий силуэт: «Наверное, Хиона там хозяйничает». Теперь мысли молодого мужчины потекли в другом направлении.
Эта белобрысая девчонка со своими дурацкими ужимками совсем его не интересовала. Худющая, с мальчишечьей стрижкой и резкими, неуклюжими движениями, она ничем не напоминала тех гладких, с округлыми формами прелестниц, что принимал он на своём ложе. Только в будущем, когда её бледное невесомое тельце нальётся сладким женским соком, она сможет рассчитывать на его внимание. Или…
Агафокл замер и перестал дышать, чтобы не спугнуть необычную мысль. Что если обратить её расположение к нему против несносного Идоменея? Влюблённая дурочка может много чего выведать о планах своего господина! Надо использовать её как лазутчика в логове врага!
Агафокл чуть не рассмеялся вслух – так понравилась ему эта идея.
Через распахнутые окна андрона невесомыми струями лился свет, на квадратных плитках пола дрожали солнечные блики, ветерок парусом надувал лёгкие летние занавески. На чёрной доске абака* ярко-жёлтым пламенем вспыхнули медовые капли, и Хиона улыбнулась им как старым знакомым: «Ну здравствуйте, паучок, мушка и жучок».
Она здоровалась с псифосами* всякий раз, как приходила в покои господина. Сколько лет прошло, а Хиона всё вспоминала ту давнишнюю историю, когда стащила электроны-псифосы* из андрона. И как Клития пыталась её защитить, взяв вину на себя, а она сама пошла с повинной к господину Идоменею, который, ко всеобщему удивлению, не только не наказал её за воровство, но и взял под свою защиту.
Что бы с нею произошло, если бы господин не проявил снисходительности к её проказам? Жалел ли он, что приблизил её к себе и позволил свободно приходить к нему в андрон? Ведь кража псифосов не была единственным её проступком. Сколько вещей испортили её неловкие любопытные руки: разбитые футляры для свитков, сами свитки – порванные, залитые чернилами; отбитые носы, головы и прочие конечности керамических статуэток; макет торгового корабля, отправленный в плавание вниз по ручью и потерпевший крушение где-то в районе посёлка рабов… Она умудрилась испортить даже клепсидру*, которую приказал установить в храме господин Идоменей для отсчёта молитвенных служб. Небольшой камень, закинутый ею в резервуар с водой, застряв в трубке сифона, навсегда остановил время в Тритейлионе.
Читать дальше