Вера Вьюга - Бал Хризантем

Боясь пропустить главного, Дора с интересом вглядывалась в лица: что за ВИП пожаловал?

В распахнутую дверь, напрягая под пиджаками бицепсы, двое атлетов занесли инвалидное кресло и, не останавливаясь, проследовали к лифту, уже распахнувшему двери для знатного пассажира.

Лицо сидящего в коляске человека скрыто полями надвинутой на нос синей шляпы, тело обмотано в толстый плед от ног до подбородка. Понять, кто под пледом, невозможно. Снежана Сергеевна – в свите. Прямая, подтянутая, с торжественным лицом императрицы. Рядом с ней риелтор – тщедушный, дерганый, руки за спиной – нервно постукивает себя по заду папкой с документами.

Свита скрывается в лифте. Один охранник остается на месте. Голова на его могучей шее еще какое-то время вращается, ищет скрытую угрозу. Не обнаружив ничего подозрительного, он застывает, уставившись в стену напротив.

– Какая-то личинка в шляпе, а свита – как у президента, – Пшёнкин бросил недобрый взгляд в сторону конкурента. – Ты посмотри на этого. Терминатор, блин. Вообще не моргает.

Увлеченный своей болтовней, Пшёнкин ходил взад-вперед мимо Доры, но та его не слышала. Завороженная, она глядела на невозможного красавца в черном костюме. Заметив ее восхищенный взгляд, Пшёнкин осуждающе крякнул. Дора вздрогнула и спрыгнула с пьедестала. На мгновение нырнув с головой под стойку, сунула ноги в туфли на фантастических каблуках и, мазнув губы кармином дешевой помады, вынырнула сущей красавицей. С призывным ртом и блестящим взглядом вожделеющей самки. Пшёнкин присвистнул и плюхнулся снова в кресло – он тут лишний.

Вот же он! Мужчина – мечта! Мужчина – стена! Мужчина – экстаз! Что-там еще… Недвусмысленные взгляды и улыбочки, брошенные в сторону объекта, остались без внимания. Все тщетно – броня! Неудачный флирт ранит женщину в самое эго, заставляя задуматься: а так ли хорош этот мачо?

Расстроенная Дора юркнула за стойку, скинула туфли и сунула в рот шоколадную конфету «Мечта», потом другую, третью… В задумчивости она и не заметила, как сжевала половину пакетика.

Скрестив на животе короткие ручки, Пшёнкин дремал рядом в кресле.

«Нет, ручки у него нормальные, – Дора рассматривала сослуживца. – Ручки нормальные, вот живот – ненормальный». И она медленно приподнялась со стула, чтобы еще раз взглянуть на идеального самца. Стоит, не дрогнет. Монумент! Так бы и любовалась всю жизнь.

Нежный и звонкий сигнал прибывшего лифта разбудил Пшёнкина. Он вскочил. Осоловелый его взгляд уперся в черную массу высыпавшихся из лифта секьюрити. Охрана устремилась на выход. «Монумент» ожил, с легкостью подхватил коляску со своей стороны за хромированную ручку и на пару с другим охранником понес к выходу, точно это не инвалидное кресло, а паланкин падишаха.

Последняя попытка привлечь к себе внимание выдернула консьержку из-за стойки. Лучезарная и ароматная Дора робко пристроилась возле Пшёнкина, подобострастно взявшего под козырек. Коляска проплыла мимо. Человек, в ней сидящий, на секунду вскинул голову: взгляд из-под полей шляпы остр, точно бритва, свет глаз – как свет маяка в бурю. Но Дора, увлеченная совсем другим объектом, не заметила этой вспышки.

Невероятно, но охранники, сделав еще несколько шагов к выходу, вдруг аккуратно опустили коляску, и тот, что приглянулся Доре, подошел к ней так близко, что она различила на его мощной шее синеватый штрих-код татуировки, наполовину скрытый крахмальным воротником сорочки.

«Вы невозможно хороши, мадам», – произнес он, очами темными, как персидская ночь, отражаясь в малахите уже влюбленных женских глаз – и Дора поняла, что пропала навеки.

Глава третья

Поджав ноги, Дора уютно устроилась в кресле под пыльным торшером, в руке ее мерцал зеленоватый бокал с каким-то дешевым вином. Бумажный пакет с «дивным» напитком притащила Нинон. Сейчас, пустой, он валялся на полу. Вообще-то не Нинон, а Нинка, но Дора называет ее на французский манер, как знаменитую куртизанку, писательницу и хозяйку литературного салона Нинон де Ланкло – необычайно остроумную изящную красотку, звезду тогдашнего бомонда. Нинка понятия не имела, кто такая эта Нинон, но имя ей нравилось. Потому она не противилась ему и уже привычно откликалась. Общего с французской тезкой у Нинки было немного, разве что чрезмерная любовь к мужчинам. Все остальное было кардинально противоположным: от образования, полученного в восьмилетке поселка Верхняя Низь, до фигуры, напоминавшей своими конфигурациями голландскую тыкву сорта «Баттернат», – узкие плечи и огромная задница.