Серж Чума - Вульгарность хризантем

Первый день весны. Травил тараканов, на службу не пошел.

Вот уж неделю на меня беспричинно набрасываются встречные собаки. Отбиваюсь от них, пишу всякую ахинею и отправляю в Центр шифрованные нетленки о победах российской дипломатии.

Сидя в «литературной песочнице», удумал подражать Мацуо Басё. Леплю на воле куличики — натуралистические жизнеописания в стиле «ватакуси-сёсэцу». Этакий скромный и непрошеный вклад в японо-русскую культуру:

…Отбросив сомнения, прибыл в Женевскую оперу. Похабное, однако, место. Все пропахло нафталином и потом старых дев. Манон Леско вырядилась уличной хабалкой.

Вспомнил детство, Тобольский драматический театр, балкон, первый ряд, «Женитьбу Бальзаминова», белый бант в партере. Вновь захотелось метнуть в первую любовь баранкой… Наша классная дама долго меня потом журила за неуважение к высокому искусству, а ты светилась от восторга.

«Взалкал» любви и «просканировал» партер. После спектакля разнузданно танцевали с О. под классические вибрации «Июльского утра». Она захлебываясь от восторга говорила, что получила удовлетворение «выше сексуального». Полюбил ее с первого раза и под давлением обстоятельств сочинил:

Дошел до ручки — знакомлюсь с «мадамами» как представитель вымерших социальных классов. Ладно, хоть не зря в оперу сходил; а собаки, наверное, чуют мою духовную андрогинию и воинствующее донжуанство. Но надо все же завязать с интенсивной травлей тараканов.

Приехала Л.Ж. Мир перевернулся. Стало быть, любовь еще может приносить радость! Написал в Центр, как утроить ВВП.

Занимались искусством… Это какой-то катарсис! Слушали «Истоки симметрии» в исполнении «Мьюз»; хряпнули по чуть-чуть и читали Шекспира до утра. На заре уполз «влюбленным прахом».

Приехал муж и забрал Л.Ж. Совсем как из детского сада! У них в Подмосковье свой дом в новорусском стиле, сад, пруд, церковь и кладбище… Она плакала, собиралась уйти в запой.

Хотел было, что греха таить, потравить тараканов, но взял себя в руки. Проводил, подарил розу. Мне на память остались радужные воспоминания, тапочки, градусник, таблетки, тампоны в цветочек и ее фотография, снятая тайком во Дворце наций, за табличкой «Российская Федерация», — полуобнаженная дива в зале заседаний. Вот она, патриотичная одухотворенная плоть — мой воплощенный идеал!

Наутро вернулся в мир увядших роз и каменных баб, расставленных по границам любви.

В Женеву прибыл Р.Ч. и спас меня от приступа мизантропии. Посидели по-русски, выпили за великую, единую и неделимую. Согласились с необходимостью дезинтеграции Америки и Евросоюза; согласовали план восстания айнов на Хоккайдо и строительства обители русской и японской православных церквей на Кунашире. Не уверен, что святитель Японии равноапостольный Николай благословил бы наш пьяный бред, но на душе стало легче… На службу, однако, выйти не смог, почувствовал, что Родине плевать на наши планы.

…Предрекая судьбу или угадывая прошедшее, поп прокричал мне вслед: «Штраф за превышение скорости!» Не самый тяжкий грех. Однако он попал в яблочко — меня часто штрафуют за душевное нетерпение, хотя мы обречены на вечность. После десяти лет дипслужбы пришел к неожиданному выводу: любить Отчизну можно, но никак не больше, чем ее любит начальство — наша знать «подлого сословия».

Центр похвалил за понимание политического момента.

Т. позвонила из Венеции и сообщила, что готова полностью отдаться искусству фотографии — запечатленной иллюзии реального мира. Приехал, обсудил проблемы итальянского Возрождения, отснял несколько целомудренных «ню», стараясь даже не дышать на модель. Как мне надоел этот фотороман! Привез свою кардиограмму, чтобы на научной основе объяснить подруге опасность сей связи. Назвал наш глубинный эротический опыт «одиссеей дури» и предложил расстаться до лучших времен — царства любви и вечности. Она расстроилась, попросила сдать все анализы, прежде чем принимать окончательное решение. Я согласился. Прислуживаю музам…