Серж Чума: Вульгарность хризантем

…Время — не деньги, а рифма пространства. Безрифмие сродни безвременью… Вот с такими запросами «спотыкались», гуляя по Невскому, я и настоящий питерец, «бессемейный сирота», презиравший часы, но даже в бреду белых ночей безошибочно определявший время.

— Так, мин херц, уже одиннадцать. Пора подумать о ночной молитве! — заявил друг, обласкав взглядом изящный «двойной курган» незнакомки.

— Как ты узнал? — поинтересовался я.

— Блядь гуще пошла, мин херц!

Все надоело, еду к маме! Только она знает толк в дипломатии, солениях и сибирских пельменях. Встретит, накормит, обнимет и скажет: «Сыночка моя, красавица… Дипломатик у мамы!»

С младых лет она командовала детским садом: семьдесят стерв педагогического коллектива; пятьсот воспитанников-короедов; повар-вор; худрук — певец соцреализма: снежинки, зайчики, дедушка Ленин, крейсер «Аврора»; сторож — пьяница; шефы-бездельники — «Бригада разведывательного бурения № 2»; замполит — Макаренко; муж — авиатор — «нынче здесь, а завтра там»; за забором сада — тайга с медведями, на заборе — сын — «щас буду сложные истерики закатывать». Такое заявление тянет на угрозу применения силы в международных отношениях!

С размахом отметил третью годовщину развода, а от Р.Ч. ушла жена. Сказала, что не хочет жить с декабристом… Умотала, наверное, к октябристу или другому контрреволюционному типу. Не то с горя, не то на радостях напились милости японских богов в двадцать девять оборотов:

Люблю Р.Ч., но салат он режет слишком мелко…

Посетил Вену — изящный форпост Запада, элегантно и окончательно остановивший турецкие орды и восточные нравы на пороге старушки Европы. В облике австрийской столицы художественно воплощена идея эфемерной империи, расправившей крылышки лишь на пару-тройку веков, пока ее не добили мирные будни, вальсы и успехи психоанализа.

…Боролся с мировым злом поцелуями — защищал китайцев от американцев. Без этой добровольной помощи они вряд ли бы справились… Американцы бесновались, брызгали слюной в мою сторону как типичные представители жлобской субкультуры. Все понапрасну, руки у них коротки! Мы с китайцами шапками их закидаем; да и что с меня взять-то, кроме анализа мочи… Не пойму только, зачем эта преданность гротеску? Ведь китайская демократия стоит американской… Наверное, тоскую по Л.Ж.

Никто уж не спросит в постели: «Что зайчик делает?»

…Как-то по велению Мельпомены французский актер очутился в Косово, в американской зоне оккупации. Он решился выступить перед жителями городка с многообещающим названием Гнилане. Читал Сартра в заплеванном полумраке зала. Публика, состоявшая в основном из албанской деревенщины и чернокожих янки с соседней военной базы, впервые слышала французскую речь, гудела, курила и жевала попкорн. За исключением дюжины местных эстетов, сгрудившихся в зале поближе к выходу и от греха подальше, сентенций Сартра никто не понимал. Для «избранных» этот моноспектакль приобрел особое значение. Сам я будто очистился от внетеатральной грязи и хотя бы на час прекратил играть роль шута-миротворца. К концу представления француз, пытаясь перекричать толпу, хрипел о том, что все происходящее в зрительном зале и есть подлость и мерзость лицедейства.

В час второго завтрака познакомился в центральной пивной Волжска со сложной личностью. На две трети — алкоголик, на треть — неоплатоник. С ним была подруга по вечности — «синеглазка», которая после каждой стопки глубокомысленно тянула: «Да-а-а», как бы давая «добро» вселенной на дальнейшее жалкое существование. Пили горькую свободу и синеву небес, закусывали рабством. Вслед за Ницше провинциальный мыслитель бубнил о христианстве как «народном платонизме». Я возразил, что народный платонизм — это, как пить дать, родимый отечественный анархизм. Тогда частичный неоплатоник предложил впредь называть Россию «платонической федерацией». Я согласился, но не решился угостить метафизика, который уговорил вторую поллитровку.

Неожиданно доморощенный философ запричитал о «русской народной демократии». И я осознал, что без мордобоя, судя по лицу его подруги, не обойдется. Сославшись на занятость, раскланялся и даже не осадил неоплатоника мыслью о том, что «демократия — в аду, а на небе — царство», если не сказать, тоталитарный режим… Синеглазка прогундела мне вслед: «Пижон, мы и без тебя Россию поднимем». Везет же неоплатоникам на женщин!