Анна Толкачева - Каноны механики

В парке работала еще какая-то жуткая карусель, она мельтешила цветными креслами, оттуда доносился восторженный визг. Где-то рядом был каток. Бились шайбы о деревянные бортики, кто-то смеялся, шуршали лезвия коньков. Александр Сергеич отпустил мою руку, и я чуть было не упал. Он склонился и вкрадчиво шепнул мне в самое ухо, обдав волной теплого воздуха, так что я вздрогнул:

– Тебе пора прощаться с детскими страхами!

Я все еще неуверенно переминался с ноги на ногу. Провались ты со всеми своими страхами. С детства ненавижу все эти аттракционы. Блядский цирк какой-то. Я уже развернулся к выходу, но очередная фраза, брошенная вдогонку, заставила меня повернуть обратно и угрюмо плюхнуться на скользкое сиденье так, что кабинка покачнулась, показав свою ненадежность.

И вот теперь мы, сидя друг напротив друга, смотрели, как под нами простирался город, полный огней, людей, зданий.

По дну кабинки при каждом ее движении перекатывалась пустая бутылка. Я вцепился в бортик и дергал пяткой, как от нервного тика. Слишком мало места на этой скамейке. Александр Сергеич расселся, как у себя дома. И вот когда наша кабинка доползла черепашьим ходом до самой верхушки, что-то дернулось, и колесо замерло. Прямо с нами на верхотуре. Сердце сделало крутой вираж.

Только не это! Заклинило там, что ли? Я попытался перегнуться, борясь с головокружением и тошнотой, чтобы посмотреть, что не так. Но увидел только желтеющие в темноте крыши других кабинок под собой. Александр Сергеич потащил меня назад за воротник со словами «не раскачивай лодку». От этого мне стало не по себе еще больше.

Мы что просидим тут всю ночь, пока нас не снимут спасатели? Кажется, я сглотнул так громко, что слышали еще через пару кабинок ниже. Странно, что оттуда не доносилось ни звука. Если всю дорогу я и чувствовал сковавший меня страх высоты, то теперь затылок будто вмерз в глыбу льда. Не пошевелиться.

Отличный момент, чтобы отцепить хлипкую цепочку и скинуть меня вниз. При этой мысли ладони и спина вспотели так, будто я в баню зашел. С детства я собирал статьи из газет о всяких катастрофах в парках аттракционов. Вот типа таких. Внимательно вчитывался, кто и как погиб и каким случайным образом. Потом не пропускал ни одной статьи в интернете. Все эти случаи казались неслучайными.

Вот с рельсов сходят вагоны или выходит из строя втулка в колесе, и все летит к чертям. Или случайному неудачнику срезает голову вращающейся деталью конструкции. Срывается цепь и лишает человека ног. Странно. Люди сами приходят к своей нелепой погибели под бодрые ритмы попсовой музыки, рвущейся из динамиков. Хуже этого может быть только клоун-маньяк, пришедший с бензопилой покататься на карусельках. Что я там говорил насчет безопасности в реальной жизни? Все наврал, похоже.

Все это время Александр Сергеич внимательно поглядывал на меня через стекла очков и молчал. Словно считав мои мысли, спросил:

– Ты ведь именно этого боялся?

Я дернулся от неожиданности в противоположный угол кабинки, и она снова закачалась, противно поскрипывая. Черт возьми, откуда он узнал?

– Ты читал каждую заметку о несчастных случаях на аттракционах, о том, как висели вниз головами несколько часов люди, застрявшие на американских горках, или как расплющило между вагонов незадачливых посетителей, или как застряли на чертовом колесе любители острых ощущений, и каждый раз ты представлял на их месте себя, так ведь?

Он что отслеживал историю браузера на рабочем компе? Но как объяснить вторую половину его утверждения?

– Ты втайне хотел ощутить себя жертвой обстоятельств или жаждал славы? Может, ты хочешь дать интервью, когда приедут спасатели? – Александр Сергеич насмешливо сверкнул очками.

Да это он все подстроил! Подговорил билетера вырубить машину, когда мы будем наверху! А теперь упивается моим смятением. Такой надменный. Такой близкий. На расстоянии вытянутой руки. Я сам не понял, как засадил ему в шею, всем телом подавшись вперед.

От резкого толчка кабинка снова начала раскачиваться, грозя вытряхнуть неугомонных туристов. Очки шефа слетели с носа, когда он дернул головой при ударе о бортик, и затерялись где-то внизу. Я обомлел, поняв, что прямо сейчас исполнил. Так и застыл с занесенной для второго удара рукой, раскрыв рот и вытаращив глаза на Александра Сергеича. И тут он расхохотался.

Смеялся он долго, нагло, громко, зловеще-весело. Бесконечно долго. Невозможно столько смеяться. Я все еще гневно раздувал ноздри, по инерции, хоть и не был уже так уверен в своей правоте. Отсмеявшись, он внимательно посмотрел на меня. Было в его взгляде что-то теплое, отчего мне мгновенно стало стыдно за себя, так что даже жаром обдало.