Анна Толкачева - Каноны механики

– Какие планы? – освѐдомился я, уминая за обе щеки завтрак, показавшийся необычайно вкусным после ночного марш-броска.

– Поспать, а к вечеру прошвырнуться по центру. Все, как и положено в отпуске, – устало улыбнулся шеф.

– А я думал, у вас тут дела, – начал я осторожно прощупывать почву. – А как же ребята? Как они справятся с заказом?

– Справятся, – уверенный тон Александра Сергеича не оставил и повода для сомнений, но тут же швырнул в обратную сторону продолжением фразы, – а если не справятся… – он ненадолго прервался на театральную паузу, – знаешь, как в Корее проверяют подчиненных? Фирма работает правильно, когда краткосрочное отсутствие одного из участников процесса не отражается на работе в целом.

Понимая, что надо восхищенно кивать и улыбаться, мол, какой у нас продвинутый начальник, как он хорошо знает теорию управления персоналом, я испытывал острое желание прямо сейчас выхватить смартфон и быстро набить сообщение всем ребятам, только не в рабочий чат, разумеется: «шеф сошел с ума, это проверка». Но сидел с каменным лицом, продолжая жевать бутерброд. Если я так сделаю, что подумают ребята? Что сошел с ума я сам.

***

Покончив с завтраком, мы разбрелись по разным концам номера, я – в спальню, а Александр Сергеич в ванную. Немного подумав, я закрыл за собой дверь, поймав его ироничную ухмылку в стремительно закрывающейся щели дверного проема. Возможно, мне показалось. Или он вообще оценивал убранство обеденной комнаты, а не мой дерзкий поступок.

Скинув халат на пол, я закутался в теплое и легкое одеяло. Наконец-то можно растянуться во весь рост. За стеной шуршала вода, еще больше усиливая желание вздремнуть. Сонными глазами я оглядел спальню. Слишком много пафоса. Может, такой дизайн и вызывает у иных пару минут восторга, но жить в таких комнатах каждый день мало кто сможет.

Тяжелые старомодные шторы, хорошо хоть от солнца прекрасно спасают – можно спать днем. Я широко зевнул. На стенах чередовались мрачно-бордовые вставки обоев с позолотой рисунка – что-то вроде цветочных корзин – и вставки цвета топленого молока. Напоминало обиталище дамы бальзаковского возраста. Такие обои лучше клеить в комнате большого размера, чтобы они смотрелись, по крайней мере, сносно. Я зевнул еще раз и уставился на люстру в потолке. Вот и кто ж додумался сделать люстру зеркальной? Нет, тупо подвесить к потолку зеркало и прилепить к нему разнокалиберных шариков из хрусталя? Боже мой! У кого они заказывали такой дизайн?! Черт его побери, зеркало! Над кроватью.

Я еще намеревался поразмышлять над вопросом, стоит ли считать себя захваченным в плен, и когда у меня начнет развиваться стокгольмский синдром. Но тут мир озарила вспышка, и я уж было подумал, что кто-то включил эту блядскую люстру, но нет. Обстановка вовсе не напоминала больше комнату для стареющих мадам. Пока я пытался приспособиться к резкому свету, со стороны двери послышался тихий разговор. Опять это бессвязное бормотание. Дверь резко распахнулась, впустив сквозняк, тут же хлопнувший невидимой фрамугой, а я вжался в кровать, наивно надеясь, что никто меня не заметит. Вот только это уже была не кровать, а ровная жесткая и холодная поверхность.

В комнату вошли двое. Сначала я видел только неясные силуэты на фоне обстановки в духе минимализма. Люминесцентные лампы на потолке. Все в стальном цвете. Из-за бликов с гладких поверхностей я сразу и не смог разглядеть лица вошедших, а когда разглядел, Матерь Божья! Великан в белом халате прислонился к длинному столу напротив моей наблюдательной позиции, а рядом с ним вполоборота стояла моя сестра. Я чуть не поперхнулся. И что меня взволновало еще больше – я узнал этого человека. Что она тут делает? Глупая! Надо скорее спасаться!

Я очень надеялся, что меня не заметят, и они, кажется, не замечали. Санитар казался немного растерянным или удивленным, хотя вполне довольным жизнью. Как всегда. На его гладко выбритых мясистых щеках собрались складки от плотоядной улыбки, а толстые губы он то и дело облизывал во время разговора, который я никак не мог разобрать, хотя лежал не так уж далеко. Лизавета же, наоборот, кривила губы в едкой усмешке, а ее глаза превратились в угли, пылающие жаждой мести. Я ее прекрасно понимал, только не ожидал, что она сделает то, что произошло потом. Она выхватила из-за его спины нож, по очертаниям похожий на нож для масла, но гораздо больше, и острее, как оказалось. Сжав губы в ниточку, она осой ужалила здоровяка в шею пониже уха. Он беззвучно закричал, сгорбился, зажимая брызжущую кровь пальцами, они принялись скользить по коже, он никак не мог схватиться так, чтобы прижать рану плотно. Я смотрел во все глаза, даже не пытаясь что-либо предпринять. В глубине души я радовался и поддерживал сестру, и чувствовал себя мерзко от этого. Лиза же, не теряя времени, зажала в сгибе локтя его голову и продолжила вскрывать ему трахею. Тут я не выдержал. Ее лицо полыхало безумием, санитар осел на колени, а я поднял руку, надеясь теперь привлечь ее внимание, но вместо моей привычной руки в воздух перед глазами поднялась серо-желтая масса, рыхлая, неуправляемая, шматком упавшая куда-то вниз за край металлического стола, на котором я лежал.