Виктор Мережко: Входя в дом, оглянись

— А Антонина?

— А чего Антонина? Терпит. Знала, за кого шла.

— Красивая женщина.

— Согласна, красивая. Но поживешь с таким, за год старухой станешь.

— Пусть уйдет, пока не поздно.

— Куда?.. К кому? Кто ее возьмет? Мужика сейчас найти — все одно что белого медведя с полюса приволочь. Перебирала, капризничала, губки надувала, недотрогу строила, пока на стукнул тридцатник! Молодые уже не смотрят, а пожилые — это как одноразовый шприц. Одноразовое пользование, и то нерегулярно. Вот и согласилась на Савостина.

Нина закончила обрабатывать лицо Артура, внимательно посмотрела на него:

— А ты кто ей?

— Никто.

— А сюда зачем приперся?

— Работать.

— Нашел у кого работать, — расхохоталась Нина. — Да Савостин за копейку на чужой веревке повесится, чтоб свою не пачкать. Они ж живут как нелюди, никого в дом не пускают! Даже на праздники! — Она поднялась, делово спросила: — Говоришь, есть хочешь?

— И есть, и спать.

— Этим обеспечу. И другим тоже.

— Чем?

— Вниманием. Если влюблюсь.

— Давай пока не будем об этом, — поморщился Артур.

— Согласна. Начнем пока с еды. — Она дошла до порога, оглянулась: — А если Антонина заявится?

— Меня здесь нет. И не было.

— Соседи все одно стукнут.

— Значит, решай сама.

— Все вы, мужики, одинаковые, — мотнула головой Нина. — Всё валите на бабу! — и ушла к себе.

Артур посидел какое-то время перед зеркалом, затем подошел к дивану, сбросил кроссовки и, не снимая верхней одежды, тяжело завалился на бок.

Когда Нина вошла в комнату, Артур уже крепко спал, отвернувшись к стене. Нина поставила на стол поднос с едой и винным графинчиком, остановилась перед спящим, полюбовалась сильным телом, достала из шкафа легкое покрывало, укрыла им Артура, на цыпочках вернулась к двери, плотно закрыв ее за собой.

Проснулся Артур от того, что на него кто-то внимательно смотрел. Открыл глаза, какое-то время соображал, кто перед ним, затем сбросил ноги с дивана и сиплым от сна голосом спросил у сидевшей перед ним Антонины:

— Что?

— Чего по чужим углам ошиваешься? — ответила она вопросом на вопрос.

— Своего нет.

— Считай, уже есть.

— Где? — усмехнулся Артур.

— Там, где твои вещи.

Артур помолчал, окинул взглядом нетронутую еду, вино в графинчике:

— Может, сначала пообедаю?

— Дома пообедаешь.

— Дома — это где?

Антонина поднялась:

— Пошли.

— А Михаил?

— Разберусь.

Артур не спеша встал, взглянул на вошедшую в комнату Нину.

— Ухожу. Поесть не успел.

— В другой раз поешь, — пожав плечами, ответила Нина.

— Другого раза не будет, — взглянула на нее Антонина и уже с порога добавила: — И запомни, будешь на чужое рот раскрывать, зашью. Нитками. Суровыми!

— Не звала, сам забрел. А куда парню деваться, если взашей гонят?

— Я сказала, ты услышала.

Покинули магазин, не спеша побрели по улице.

Нинка вышла на веранду, какое-то время смотрела вслед, потом заводно крикнула:

— А если Михаил заглянет? Водку отпустить или тоже пусть приляжет? Место найдется!

Антонина дернулась, чтоб схватить с дороги какую-то палку и запустить в продавщицу, но Артур со смехом остановил ее, свойски приобнял за плечо.

— Успокойся. На то она и баба, чтоб кусать другую, — заглянул в глаза. — Чего ты такая?

— Какая?

— На всех кидаешься.

— Собака, знаешь, когда бывает злой?

— Когда голодная?

— И когда давно не гладили.

— А если погладить?

Савостина повернулась к нему:

— Хочешь попробовать?

— Всего лишь спросил.

Антонина не сразу, но вдруг с силой оттолкнула Артура:

— Чего брякнул?

— Пошутковал, Тонь.

— Муж!.. Слышишь, у меня муж! Если нужно, погладит. А случится, и морду набьет. Поэтому какая я, не тебе знать, не тебе судить, голубок. Запомни!

Развернулась, пошла дальше. Артур какое-то время смотрел ей вслед, усмехнулся и зашагал следом.

Михаилу было плохо. Он стонал, метался на диване, звал жену.

— Тоня!.. Антонина! Куда подевалась, гадина?! Подойди. Ей-богу, подохну.

Антонина неспешно и делово вошла в комнату, поставила на стул рядом с кроватью несколько бутылок пива, оттолкнула руку мужа, потянувшегося было за бутылкой.

— Совсем плохо?

— Хуже некуда.

— Потерпи, сейчас открою.

— Побыстрее, помру.

Антонина откупорила одну из бутылок, передала Михаилу. Тот стал пить жадно, безостановочно, поливая подбородок пузырящейся пеной. Вернул Антонине пустую бутылку, откинулся на мятую подушку, стал дышать часто и хрипло: