Марина Болдова - Свои чужие люди

– Вы о чем, Никольский?

– Вот вы все уверены, что у Эмилии Фальк наследников нет, она бездетна? Все так обрадовались, когда квартирка засветила в качестве наследства? Хороший кусок денег, не правда ли? Даже если поделить на всех. А уж кому-то одному…

– От кого вы узнали об условии завещания? – перебил Никольского Беркутов.

– От отца. Эмилия с ним долго поддерживала отношения. Как с сыном друга семьи. И не знала, кто он на самом деле, Сергей Никольский.

– Продолжайте.

– Эмилия к нему заходила часто, особенно когда ему рак диагностировали. Все сокрушалась, что зажилась, а он, с ее точки зрения молодой, уходит так рано. А ему восемьдесят два уже было. Но ей-то – под сто лет. Да, крепкая была бабуля. Только умом блаженная. Это же надо такое придумать – приют для падших в собственной квартире!

Я все гадал, знала она правду или нет? Раскрылся перед ней отец перед смертью или сохранил тайну своего рождения, как и просил его дед Алексей? Потом понял, не сказал он ей ничего. Кремень папа! Умирать на руках собственной матери и не сказать ей: «Прощай, мама»?

– Объясните все четко, Никольский. Хватит уже загадок.

– Да все просто! Когда Ян Фальк, отец Эмилии, из России сбежал, дед Алексей, как мог, помогал выжить его жене и дочери. Марта призналась ему, что по всей квартире тайники сделаны, специально так печки выложены, чтобы ниши изолированные остались. Ценности туда складывать еще прапра- там какой-то дед начал. Принцип действия механизмов одинаков. И место одно – пятый кирпич снизу в третьем ряду от окна. Ну вы видели. Марта очень боялась, что долго не проживет, здоровье у нее было так себе, слабенькое. Поэтому и рассказала о тайниках своему любовнику, Алексею Никольскому. То, что было в ее комнате, которую власти оставили ей с дочерью, Марта достала сразу, как только уехал Ян. А остальные тайники опустошить было невозможно – в комнатах проживали теперь люмпены со своими бабами и отпрысками, которые люто ненавидели бывшую хозяйку квартиры.

Эмилии было семнадцать лет, когда ее изнасиловал пьяный сосед. Не знаю, почему она не избавилась от ребенка, но факт остается фактом – мой отец родился.

– Сергей Никольский – сын Эмилии Фальк?

– Да, а она, получается, моя родная бабушка. Ясно, почему я считаю себя единственным законным наследником всего, что принадлежало Фалькам? И почему я хотел взять хотя бы то, что осталось? Эмилия о своем дурацком завещании отцу все рассказала, и о том, что в одной из комнат остался нетронутый тайник, так сказать, сюрприз победителю. А отец, еще один блаженный, молча принял ее решение. А мог сказать, что он – сын! Она бы успела завещание переписать. Я уверен, переписала бы! Ему не нужно, а я как же?! Я же внук ее!

– Как получилось, что она не знала этого?

– Очень просто. Отец родился слабым, про таких говорят «не жилец». Вот и ей так сказали. Но он выжил. И дед с бабкой его усыновили. Но чтобы скрыть этот факт от Эмилии, он до трех лет воспитывался в Заречье у дальних родственников Никольских. Сейчас я понимаю, что, скорее всего, он рос с той самой Розой Фальк, родной сестрой его матери. А в три года его забрали к себе дед Алексей и бабушка Катя.

– Никольский, посмотрите теперь, ради чего вы убили молодую женщину, – Беркутов встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл его и достал сверток. Он спиной чувствовал нетерпеливый и жадный взгляд Никольского.

– Что это?

– Письмо, Андрей Сергеевич. Оно адресовано не вам, а Алевтине Буровой. Но Алевтина Андреевна разрешила мне показать его вам.

– И больше там ничего не было?!

– Нет, почему же. Был. Фамильный золотой перстень-печатка с оттиском подписи доктора Людвига Фалька, изготовленный по его заказу в 1740 году ювелирным домом Гротмана. Вы, я смотрю, разочарованы?

– Как могло попасть письмо Эмилии Фальк в старый тайник? Вы что, смеетесь надо мной?

– Нет, Никольский. Но, по-моему, ваша бабушка обладала чувством юмора. Читайте, я не буду вас отвлекать. Все, что выделено желтым маркером.

«…Дорогая моя девочка! Пишу это письмо в надежде, что ты найдешь и прочтешь его первой. Мне бы так хотелось этого…

…Сегодня я, наконец, получила от моей подруги историка Евы Бун все материалы, что она разыскала для меня о нашей семье. И сегодня я окончательно решила, как мне поступить…» – невольно прочел Никольский первые строки.

«…Я знала Сереженьку Никольского с детства… А Ева считает, что он и есть мой якобы умерший при рождении сын… Я уверена, она ошибается: Никольские усыновили мальчика, когда тому было уже три года…»