Валентин Зверовщиков - Корова Стеллера, или Проверка правописания по-французски

– Сейчас сядет на свой конёк и начнется, – подумалось Клочкову. Он отвлекся от рассуждений губернаторши и уставился в окно. Влажные листья рябины, окутанные дымкой тумана, блестели, а дальше за несколько метров уже подступался вечер. Небо закрыла серая пелена, и только светящиеся точки окон пробивали густой полумрак. Когда он очнулся, Софья Михайловна уверенным тоном, не терпящим возражений, говорила как всегда одно и то же.

– Моя идея – с помощью искусства театра в расширительном смысле, конечно, сделать жизнь вокруг нас красивой. Вылечить этот вывихнутый мир, людей, в нем проживающих – вот подлинная и наипервейшая задача искусства. По крайней мере, облагородить этот трудный быт, внушить людям, что есть где-то, пусть в фантазии, какая-то другая жизнь, более возвышенная, не такая, которой мы здесь живем…

Тут Николай Владимирович не выдержал.

– Полно, матушка, ври да знай меру всё-таки. Этак ты из русского мужика мне итальянцев понаделаешь, и чего мне с ними тут делать. Я по-ихнему и не разумею.

В кабинет, постучавшись, без доклада, по-свойски, вошел вице-губернатор Родунген. Такие посещения, практически ежедневные говорили о чрезвычайно близких и доверительных отношениях внутри Камчатки. Трудная и далекая жизнь, оторванная от материка, сближала людей одной судьбой. Порой во время зимнего ненастья, когда дома заносило снегом под конек крыши, люди, протоптав или прорыв тропинки от дома к дому, «пурговали» друг с другом сутками при неослабном разговоре и непрекращающемся застолье.

– Как там? – спросил, устроившегося в ротанговом кресле Родунгена, Николай Владимирович.

– Всё хорошо, – только и ответил Василий Осипович, отдуваясь после нескольких кружек чая, до которого был чрезвычайно охоч. Но скорей всего он не хотел говорить при Клочкове, которого недолюбливал из-за того, что тот водил амуры с его женой – Лялей Петровной. Сам вице-губернатор сих процедур избегал по причине грудной жабы.

В первый год бытности на Камчатке он, не зная местных сюрпризов, удалился из любопытства в лес на Петровскую сопку – какие-нибудь триста метров – и встретился с медведем. Тот, естественно, радостно среагировал на упитанного Василия Осиповича и поспешил навстречу. Деваться некуда, бежать бессмысленно, посему вице-губернатор влез на березу, причем выбрал дерево исключительно гладкоствольное, без намеков на ветки, и висел там как хороший акробат, в то время как медведь хватал его за сапоги и тянул вниз.

Вице-губернатор орал так, что осип, но своего добился. Его услышали и спасли. Но сняли с дерева уже больного, левая рука онемела, загрудинные боли не давали дышать. Шумилин, а он тогда был единственный лекарь в городе, диагностировал грудную жабу.

– Нет, в самом деле, Николай Владимирович, всё хорошо, – положа руку на больное сердце, повторил вице-губернатор.

Но начальник Камчатки вдруг скривился и махнул на заместителя рукой.

– У вас вечно всё хорошо. Вот посудите, Павел Михайлович, – обратился он за поддержкой к Клочкову. – На севере одну речку японцы перегородили, другую – Чурин с шайкой. Ну, я понимаю, те – враги отечества, с ними всё ясно. Им иначе нельзя. А Чурин-то вроде свой! Но в результате их обоюдной деятельности разбойничьей местный люд обречен на голодную зиму, а это грозит различными бедами, в том числе и бунтом, знаете. Это уже не шутки! А я здесь и поставлен главным образом, в аккурат для того, чтобы этих самых бунтов в помине не ночевало. Выгребают, понимаешь, до донышка, до черной гальки всю реку. Рыбку в реку не пустят. И что прикажете мне делать – благодушничать?

– А что тут сделаешь?

Клочков знал, что Василий Осипович состоял с Чуриным в финансовых отношениях и всей силой вице-губернаторской власти всячески покрывал его безобразия, будучи коммерчески заинтересован в результатах рыбалки.

– Вот именно, что ничего! – горько вздохнул Николай Владимирович. – Если я японцев наказать не могу, что я Чурину-то скажу? Никакого морального права не имею. Он мне так и ответит. А на японцев налетать нужна сила, которой нет, а если и есть, надо во Владивосток за разрешением обращаться. Да ведь каждый раз, милостивый государь, не напросишься, о-хо-хо…

На охране побережий от супостатов находились две неповоротливые посудины – канонерская лодка «Маньчжур» и военное судно «Колыма», но они почему-то никого поймать не могли. В то время как японцы грабили на западе, наши искали их на востоке, и наоборот…