Валентин Зверовщиков - Корова Стеллера, или Проверка правописания по-французски

Губернаторской воли и власти (даже если это и честный человек, такой, как нынешний губернатор, дай бог ему здоровья) не хватало, чтобы что-то изменить, жизнь у человека одна, что Иван Генрихович Штарк сегодня блестяще и доказал.

– Ну-с, и какие выводы вы изволили сделать? – осторожно спросил Клочкова губернатор Николай Владимирович Мономахов, мелодично позвякивая ложечкой в стакане с чаем. – Да вы, право, садитесь, Павел Михайлович? Что чиниться?

Чиновник, тем не менее, остался стоять.

– Остерегаюсь поспешных мыслей, Николай Владимирович, но на самом деле возможен любой, самый невероятный исход, – Павел Михайлович развел руки. – Да посудите сами! Делопроизводитель, всё самое большое и малое через него. И аукционы, и договоры, и золотишко. Как на перекрестке, всё видит, знает, а что не знает, так догадывается. Неровен час, кому дорогу перешел.

Губернатор нахмурился.

– Дорогу… Полно, полно, Павел Михайлович, эк вас куда потянуло! Еще шапиёном японским его представьте! Чепуха, право, какая-то! Золото ваше – это сказки. Кто его видел, в руках держал?

В городе, действительно, время от времени задерживали каких-то людей, по виду старателей. С безумным блеском в глазах. Все они куда-то пропадали так же внезапно и незаметно. Как и появлялись.

– Сам не видел, в руках не держал, но верные люди сказывали. Клондайк не Клондайк, но мыли, моют и продолжают мыть. От людей ведь не спрячешься. И все говорят про Чую реку, что там, дескать…

– На самом деле, не Чуя, конечно, но это потом… потом… – задумчиво даже не проговорил, а пробормотал губернатор, уставясь в темную раму окна.

– У вас есть какие-то данные? – напрямую спросил чиновник по особым поручениям.

– Потом, потом съездим. Есть и данные, – Николай Владимирович побарабанил пальчиками по столу и спросил. – И вы думаете, что Иван Генрихович, этот божий человек, как-то с ними водился? С этими манихейцами?!

– Поговаривают так, – вздохнул ротмистр.

– Поговаривают… эка диковина! – фыркнул недовольно губернатор. – Так и про меня поговаривают, что у вятских крестьян деньги занял да не отдал.

Клочков почел за благо промолчать, потому что именно так все и обстояло на самом деле. И занял, и отдавать начал вот только как первый год, да и то после судебного решения.

– Мало ли что говорят? – продолжал губернатор. – Тут нужен факт, которого у нас, то есть, у вас, пока нет.

– А вот и есть, Николай Владимирович.

Чиновник по особым поручениям открыл папочку, достал оттуда какой-то клочок бумаги и положил пред светлые очи губернатора.

– Вот извольте полюбопытствовать.

На клочке бумаги, подпаленном с одной стороны, весьма искусно была нарисована карта какого-то места с крестиками. Николай Владимирович повертел бумажку в руках и отдал обратно сыщику.

– Не смею судить, милостивый государь, это по вашей части. Но на самом деле это может статься чем угодно, просто чем угодно, вплоть до детской шалости.

Усы у Николая Владимировича мелко подрагивали. Это значило, что начальник начинает впадать в состояние раздражения и лучше бы уходить из кабинета подобру-поздорову.

– Как бы нам с вами в смешную историю не войти с главного, понимаете, хода!.. И где вы нашли это показание?

Клочков задумчиво почесал мизинцем начинающую некстати лысеть макушку и тяжело вздохнул.

– В том-то и штука, что бумажка сия, как вы изволили выразиться, была весьма искусно спрятана в столе канцелярии.

– То есть?

– Приклеена липкой лентой к столешнице с нижней стороны.

Губернатор откинулся в кресле и позвонил в колокольчик. Тотчас из соседней комнаты вышла жена Софья Михайловна. По всей видимости, она уже уложила дочь спать и, находясь в соседней комнате еще до прихода ротмистра, слышала весь разговор. Что нисколько не удивило вечернего посетителя, поскольку и до того весь город знал, что жена принимает самое деятельное участие в государственной и политической жизни полуострова.

– Простите, Павел Михайлович, что вмешиваюсь, но став невольным слушателем сей детективной истории, не могу не возразить вашим изысканием. Если, конечно, вам интересно моё мнение.

Павел Михайлович, смутившись, пробормотал что-то невразумительное, что можно было принять на выбор и за согласие и за несогласие, и Софья Михайловна продолжила, слегка прищуривая ярко подведенные глаза.

– Понимаю, дорогой Павел Михайлович, ваше искушение сыграть в нашей истории некоторую роль – камчатского Шерлока Холмса, но зная Ивана Генриховича как духовную и светлую личность, на дух не могу принять вашу гипотезу, – Софья Михайловна прошлась по ковру кабинета с заложенными за спину руками. – Ну, приклеилась какая-то бумажка с крестиками к столешнице. Странно, что не купюры приклеились. С покойника станется. Рассеянный, наивный как дитя, смешливый Ванечка просто не в силах вести двойную жизнь японских агентов, – сняла с носа пенсне, повертела в руках. – А золотых старателей, которых вы задерживали, я помню. Морды, извините за выражение, резаные. Оскалы какие-то, а не выраженья лица. Руки – грабли, в мозолях и ссадинах, глаза как у волка. Разве Иван Генрихович такой? Пил? Да! Здесь я могу согласиться. А кто у нас не пьет? Я одна! На всём полуострове! А это, извините, территория нескольких Франций!