Галина Романова: Пленная птица счастья

— Разве это тяжкие статьи? — возмущался этот самый адвокат в ее кабинете пару часов назад. — Полноте, капитан. Вы лучше убийц ловите и насильников. Да, оступился человек. С кем не бывает? Но он же никак не использовал оружие и документы тоже. Он просто жил.

Возразить было сложно. При счастливом обороте адвокат мог и условный срок выхлопотать для своего подзащитного.

А этого никак нельзя было допустить. Никак! Потому что Маша каждым нервом чувствовала в Симакове матерого преступника. И коллега из Санкт-Петербурга был в этом уверен. Только доказательной базы у них у обоих никакой.

— Если глубже копнуть, на нем море крови, — горячился Глеб Степанов. — Мария, ну что же делать? Надо дожимать эту девушку. Наверняка он с ней вел беседы и что-то такое говорил. Я не верю! Не верю, что он девчонку похитил под влиянием собственных каких-то симпатий.

Она тоже не верила, но только разводила руками. Дожимать Алину Маша не имела права. Врачи всерьез опасались за ее душевное здоровье.

Один доктор так прямо и спросил:

— Хотите свести ее с ума? Хотите, чтобы она отсюда отправилась прямиком в психиатрическую клинику? Тогда, капитан, у вас точно не будет никакого свидетеля.

И она сдалась. Оставила пока Алину в покое. Уповала на Антона, которому Алина могла что-то сказать. Но Антон, с которым она ежедневно созванивалась, разочаровывал.

— Мне не меньше вашего, Мария Николаевна, хочется, чтобы этот гад сел, — уверял ее Антон. — Но я за Алину боюсь. Она не спит почти. И все время держит меня за руку. Буду просить отпустить ее домой.

— Домой? Но там же никого нет. Там ей будет еще хуже.

— Нет, вы не поняли. Домой ко мне. К моему деду, к тете Гале, к маме, бабушке.

Вновь обретенная семья Антона была замечательной, это Маша поняла сразу, когда встретилась с ними. И за Антона все горой. Не побоялись даже пойти на преступление — вломиться в чужой дом, отключить в нем сигнализацию и взломать замки.

— А как еще, Мария Николаевна? — разводила руками тетка Антона, восхитительная просто в своем бунтарстве. — Его так долго не было с нами. Мы так долго любили его заочно. И теперь, когда проклятые условности сняты, когда обиды забыты, мы готовы душу за него отдать. Все! И Лильке нашей слава — такого парня воспитала. Красавец, умница, просто благородный рыцарь.

А благородный рыцарь тихо сидел в сторонке и не сводил глаз с предмета своего обожания.

Маша получила приглашение на все воскресные обеды в этой семье. Надо, в самом деле, как-нибудь вырваться к ним, и непременно с сыном Валеркой.

А пока…

Пока она билась головой о стену, но все без толку. Уже несколько раз обыскала дом Симакова. Заглянула во все щели, даже плинтус открутила в спальне — показалось, что лежит неровно. Ничего — ни клочка бумаги, ни фотографии, которая бы означала, что он получил заказ на Алину. Денег тоже не было, только небольшая сумма в шкатулке в прикроватной тумбочке. Допросили девушку, которая приезжала к нему из Санкт-Петербурга, — снова мимо. Как оказалось, она о похищении вообще ничего не знала.

— Маша, можно к тебе?

Глеб Степанов, коллега из Питера, сунулся в дверь сразу, как увели Симакова. Она кивком разрешила, хотя старалась держаться от него подальше и как можно реже оставаться с ним наедине. Все просто: он ей нравился. Всерьез нравился.

Высокий, крепкий мужик. Коротко стриженные седые волосы. И этот странно-печальный взгляд. А глаза черные-черные, непроницаемые, наверное, умеют быть злыми. Улыбка кроткая, какая-то не мужская. Может, шрам возле губы слева мешает ему улыбаться?

Этот Глеб понравился ей сразу, как только протянул руку для знакомства. Даже в области сердца сладко заныло. Надо же, забытое с девичества ощущение. И потом сколько они ни работали, сколько ни говорили, все ныло и ныло, с каждым часом все ощутимее.

Она влюбилась, что ли, дура старая? Ей тридцать пять уже, не может она, в самом деле, так расчувствоваться. У нее серьезная работа, свободного времени совершенно нет. Сын вынужден жить с отцом, а не с ней, потому что у нее работа, потому что она почти не бывает дома. У нее даже одеться нормально времени нет, хотя тряпками полки забиты.

— Маша, что-то не так? — Глеб сел на стул, который только что освободил Симаков. — Ты расстроена.

«Все не так! — хотелось заорать. — Расколоть Симакова не могу. И ты непозволительно действуешь на меня. И пахнет от тебя так, что голова кружится».

— Не колется, — кисло улыбнулась она. — Боюсь, соскочит.