Алина Дмитриева - Шамбала

Сотни ночей я лежала без сна, глядя в потолок, и нашептывала эту песню, глотая слезы. Его песню. Песню Ноя Штарка, одного из тех, кто когда-то заменил мне семью.

Дрожали колени и пальцы рук; поднялась какая-то суета. Глаза застилали слезы, уже ничего невозможно рассмотреть. И туман – всюду один и тот же туман. Боль восторжествовала только сейчас, здесь, семь лет спустя. Слышу за кулисами голос Таты, чувствую растерянность Руни. Меня подхватили под руки и увели из студии.

– Уберите камеры! – кричит Тата, но настойчивые электронные глазищи пытаются запечатлеть каждую черту моего лица. – Я сказала: уберите камеры! – взревела напарница. Меня вывели в отдел подготовки, где на нас налетели спонсоры и даже репортеры. – По контракту вы заплатите ей половину стоимости, ясно вам? – бушует, как море, она. – И уберите, наконец, этих крыс. Мы не договаривались на интервью.

Охранники разгоняют репортеров, Тата тянет меня за руку – почти как в тот последний день, до того как мы пересекли границу Ас-Славии. Она все причитает: «Больше никаких интервью. Никакой публичности. Я и пальцем ради этого не пошевелю».

– Больше никакой политики, – отвечаю ей.

Деньги перевели сразу же. Тата привезла меня в некий отдел спецслужб, где пыталась доказать мою адекватность восприятия окружающей действительности. Мужчина – в строгом костюме, при галстуке, с едким запахом туалетной воды – убеждал в небезопасности подобной затеи. Никто не знал наверняка, но Тата все еще могла значиться в списках личностей, совершивших государственную измену; а без нее мне не было пути на Белую Землю. Моя же личность в границах родины едва ли представляла какую-либо ценность. Спустя многие часы переговоров, власти приняли нашу сторону и выдали действительные паспорта.

– Но помните: эта поездка – на ваш страх и риск. Если местные вас повяжут – мы вряд ли сумеем помочь сию же минуту. Сами понимаете.

Но Тату – душу отчаянную в своих стремлениях – едва ли тронули слова этого человека. Впрочем, как и меня.

Город изменился. Замковая гора – пристанище местных легенд и гордость всего Ущелья – канула в небытие; ее место заняла едва холмистая равнина – ничем не отличимая от сотен других по всей стране. А ведь когда-то мы, будучи детьми, взбегали, запыхавшись, на эту гору, и восседали на самой ее макушке, глядя на протекающую мимо реку и живописные болота вдали, на границе с Шестой Провинцией. Что ж, воды остались, но их соседям суждено было сохраниться лишь в памяти предков. Северные леса, предшествующие рудникам, сгорели. На их месте теперь зеленели кустарники и кое-где отцветали ярко-красные дикие маки. Южное поселение осталось прежним, но, впрочем, местные власти разделили его на три условные части: для низшего, среднего и высшего классов граждан. Иерархия доходов казалась слишком уж очевидной, чтобы ее не заметить; многие метрополийцы возвращались на свои малые родины, предпочитая сельскую жизнь жизни в столице.

Под покровом ночи многие дома виделись прежними, но я знала, что с наступлением рассвета перед нашим взором появятся иные пейзажи, и, быть может, эти неизбежные перемены вызовут непреодолимую тоску в сердце.

Остановились мы несколькими улицами далее дома, и стали жить в съемной квартирке на первом этаже, где едва сумели бы уместиться втроем одновременно. Комнату нам сдавала дряхлая старушка, глазевшая на меня слишком уж предвзято, а однажды и вовсе вогнавшая в краску неуместным вопросом: «Вы, часом, не из здешних мест будете?» Я взглянула на Тату, и мы дружно промолчали.

Едва мы опустили небольшие дорожные сумки и оглядели крохотную комнатку, в которой умещалось только три, не менее крохотных, кровати, как сразу же решили осваиваться извне, дабы не чахнуть в этих мрачных стенах. Под потолком красовалось окно с железными прутьями, на что прагматичная Руни с облегчением вздохнула: «Ну, стало быть, воры не залезут, и деньги наши останутся нетронутыми». После того, как ее обчистили в одном из поездов, она сильно переживала за наш скромный, почти бездоходный бюджет.

Опочив с несколько часов, я прошлась по местным улочкам, силилась все преодолеть щемившую в сердце боль; взяла напрокат велосипед и принесла немного еды. Дорога вытянула из нас все силы, и мои попутчицы не сумели заставить себя подняться с постели как минимум до наступления вечернего часа; однако лишь диву давались моей прыткости. Мои внутренние резервы поистине настораживали, учитывая что в ходе нашей прошлой остановки я пролежала с лихорадкой три дня, прежде чем мы снова двинулись в путь.