Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

Фанни взглянула на нее с жалостью, второй раз за день убеждаясь, что у бедняжки совершенно цыплячьи мозги. Мечтать о том, чтобы найти на улице мешок с бриллиантами, и в расчете на него притащиться из России в Париж? Да это ведь смеху подобно! Какое счастье, что Роман уродился не в маман. Никаких дурацких бредней насчет бриллиантов Фанни от него, к счастью, не слышала. Нормальный, трезвомыслящий парень, хоть и с некоторыми закидонами, конечно… Однако вся надежда, что его трезвомыслие возьмет верх над этими глупостями мамочки.

– Извините, я перебила, – сказала Эмма. – Значит, вы говорили, что мешка с бриллиантами у вас нет, но…

– Но! – подхватила Фанни, которая свою речь практически весь день обдумывала и даже набросала на листочке, да забыла его на своем столике. Надо надеяться, никто из обслуги не сунется в ее бумаги и не прочтет этот безумный текст, не то решат, что у мадам очень далеко уехала крыша. – Но я живу безбедно, поверьте мне. «Le Volontaire» приносит стабильный доход, и у моего дела прекрасные перспективы. Однако, конечно, управлять таким бистро должен мужчина, причем молодой мужчина. Что бы там ни говорили об эмансипации, наша страна – это страна мужчин, – слабо улыбнулась она.

– Успокойтесь: весь наш мир – это мир мужчин, – усмехнулась Эмма. – Впрочем, погодите, я что-то не возьму в толк: если Роман вернется к вам, вы предложите ему стать управляющим вашей собственности?

– Нет, я предложу ему стать моим мужем, – проговорила Фанни. Ну надо же, ей удалось-таки выговорить это! А она боялась, что онемеет от страха. Теперь главное – не останавливаться. – Он получит в свое распоряжение «Le Volontaire», мои доходы, мой банковский счет (повторяю, я не миллионерша, но деньги у меня есть), мою квартиру, а через некоторое время – все то, что мне перейдет в наследство от одной престарелой родственницы («прости, моя милая тетушка Изабо, но сейчас я все ставлю на кон. Или все получу, или… или ничего не проиграю, кроме счастья»). Словом, я предлагаю Роману именно ту стабильность, которой он лишен.

– Миленькая моя, – прошептала, видимо, потрясенная Эмма, – вы хотите замуж за Романа? Но он ведь мальчишка! Он вам годится…

– Я знаю, – с душераздирающим выражением сказала Фанни…

Если бы у ее собеседницы была душа или, к примеру, сердце, она, возможно, пожалела бы эту несчастную пешку на шахматной доске своих фантазий. Но в том-то и беда, что душа ее была продана дьяволу, а сердце… сердца у нее, очень может быть, никогда и не было, а с левой стороны груди был укреплен отличный, сильный, здоровый мотор для перегонки крови. Недаром же она считала любовь всего лишь средством для укрепления сердечной мышцы. И беспрестанно тренировать эту самую сердечную мышцу, рискуя ее надорвать, Эмме нравилось больше всего на свете…

– Я знаю, что вы хотите сказать, – продолжила Фанни, – но лучше не нужно. Ничего не говорите! Роман для меня – все, все на свете, вы понимаете?! Он может быть моим мужем, отцом, сыном, любовником, братом, другом, потому что рядом с ним я чувствую себя вовсе не старой, мудрой и опытной. То есть и это – да, и это тоже, но одновременно я чувствую себя и девочкой, которая полюбила впервые и не знает, что делать с этой любовью. У каждого из нас свой мир, в котором другой ничего не понимает. Мы можем быть друг для друга проводниками в этих мирах, переводчиками с чужих языков на наш общий язык… А любовь смягчит и сгладит все то, что должно отдалять нас друг от друга. Моя любовь, конечно, – тут же поправилась она с кривой, страдальческой усмешкой. – Моя любовь! Я понимаю, что рано или поздно Романа потянет к молоденькой девушке, ему захочется иметь детей, ну и все такое. Ради выгоды можно спать с не слишком-то молодой дамой лишь до поры до времени, но когда это время наступит, юный любовник должен будет уйти в другую жизнь – и уйдет…

Она осеклась, взглянув в лицо Эммы. Внезапное выражение страдания так исказило ее черты… Что с ней?!

Эх, если бы Фанни знала… если бы она только знала, что именно в эту секунду она положила незримый черный шар на незримую чашу весов, на которых незримые судьи взвешивали приговор: жить или умереть Роману Константинову после того, как безумное предприятие, в котором он участвовал, увенчается успехом! Шансы были абсолютно равны, мучительные pro et contra уравновешивали друг друга. Но после черного шара Фанни чаша с надписью «смерть» перетянула.

Что же такое с Эммой? А, ну понятно. Ведь Фанни все время забывает, что Роман – ее сын. Какой матери будет приятно, когда о страсти к ее молоденькому, свеженькому, гладенькому мальчику вдруг станет пылко рассуждать, просто-таки в голос петь ее ровесница, с теми же морщинками у глаз, с теми же поперечными полосками на шее, намеком на второй подбородок и складками у рта?