Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

Нет, карта капитана Флинта и все другие, ей подобные, на которых место, где надо копать в полночь, поворотясь лицом к востоку, а то и наоборот, к западу, обозначено крестиком, ему не понадобилась. Валерий Сергеевич нашел клад совершенно случайно и довольно давно – девять лет тому назад, в 1996-м.

Константинов был любителем, как уже говорилось выше, старины. Всю жизнь он, простой совслужащий, инженер, мэнээс, жил в убогой хрущевке, заставленной грубо сколоченными обрезками деревоплиты, которой был придан вид шкафов, сервантов и столов, ел из дешевой фаянсовой посуды, читал книжки, изданные на газетной бумаге, да и те приходилось всякими окольными путями «доставать», например, сдавать макулатуру, а позднее – ходить за ними в библиотеку, потому что покупать с некоторых пор стало не по карману. Но страсть к антиквариату, к роскоши или хотя бы намекам на нее терзала сердце Валерия Сергеевича, и удовлетворял он ее вот каким способом: в свободное время ездил по городу и выискивал дома, предназначенные на слом. Чуть только такой дом освобождался жильцами и из него начинали выламывать окна, Константинов был уже тут как тут! Он надевал перчатки, доставал из сумки небольшую монтировку и обходил пустые комнаты, в которых мгновенно начинало пахнуть сыростью, землей и даже мертвечиной. Кругом валялись груды брошенного жильцами мусора, в котором Константинову удавалось найти немало интересного: от книг до старинных флакончиков для духов. Однажды он отыскал роскошную вазу – правда, в виде осколков, но ее удалось склеить. В другой раз ему попалась печная заслонка невиданной красоты, судя по всему, отлитая веке в XVII, а то и раньше. Полуразбитые статуэтки, иконы в жутком, непотребном состоянии, да и картины никому не известных художников, где едва-едва можно было разобрать лица и предметы, тоже попадались. Ну и множество всяких бытовых мелочей: очки с выбитыми стеклами, туфли или сандалии (как правило, непарные), дамские сумочки или то, что от них осталось, какие-то рваные платья, отделанные стеклярусом или полусгнившим кружевом… И вот однажды Константинов наткнулся на покрытый темными пятнами, заплесневелый саквояж, который валялся в каком-то подвале. Он был набит старыми газетами времен, ну, если не Очакова и покоренья Крыма, то явно начала двадцатого столетия. Точнее сказать было трудно, потому что газеты частью сгнили, частью превратились в труху, и Константинов осторожно, по одной, вынимал их из саквояжа и рассматривал с благоговением, ибо это тоже была столь обожаемая им старина . Ну и вот, представьте себе, среди этих газет он наткнулся на пыльный, грязный тряпичный сверток, в котором перекатывались какие-то мелкие камушки.

Как только Константинов взял его в руки и ощутил пальцами это перекатывание камушков, он почему-то сразу понял, что именно там находится. Не стал больше ничего трогать в этом доме, не притронулся к куче столь бережно отобранного старья, сверточек спрятал в карман, перчатки снял и бросил куда попало, монтировку отшвырнул, из развалин вышел и немедленно же уехал на ближайшей электричке на дачу, в Рекшино. Только там, в халупе на традиционных четырех сотках, он хранил все свои сокровища, потому что жена наотрез отказалась видеть это барахло в своей до блеска вымытой «хрущобе». Немалым был риск, что деревенская шпана вскроет дачу и поживится сокровищами Константинова, однако сокровищами они были лишь в глазах этого человека, и впрямь помешанного на антиквариате, а воришки – люди практичные, они ищут то, что можно продать или хотя бы выменять на водку.

Итак, Константинов приехал в свой тайный склад, завесил окна, зажег свечку (электричество в Рекшине теоретически было, да его постоянно отключали, отключили и на сей раз, но в тот момент это, пожалуй, было кстати) и развязал узелок. Рассмотрел свою находку.

Камушки были такими невзрачными, похожими на грязные стекляшки.

Константинов помыл их в теплой воде с хозяйственным мылом. Пересчитал. Их оказалось двести восемьдесят пять – крупных бриллиантов размером в основном с рисовое зернышко, пара штук с горошину (в каратах Константинов тогда еще не разбирался). Одни чуть больше, другие чуть меньше, но все – удивительной прозрачности, чистейшей воды, великолепной огранки. Двести восемьдесят пять сверкающих бриллиантов!

Лингвист, конечно, сказал бы, что так говорить нельзя – «сверкающих бриллиантов». Что это – плеоназм, поскольку в самом слове «бриллиант» уже заключено его определение – «сверкающий». Но Константинов не был лингвистом. Да и какое человеку дело до плеоназмов, когда он внезапно становится миллионером? Миллионеру все простительно!