Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

– Да не знаю я, ничего не знаю! Сон приснился…

Замолчала – дальше не вязались слова.

Михаил тоже помолчал, потом тихо вздохнул:

– Ох, дурочка ты моя… глупенькая ты моя дурочка!

Она прижала кулаки к глазам. Вот так же – переживая, сочувствуя, жалея – шептал он, когда Тина бесстрашно заявила, что в очередной раз изменила ему, что ей надоело бегать от такого мужа, жизнь зашла в тупик и лучше расстаться, как цивилизованные люди, пока не начали бить друг друга сковородками.

Может быть, Михаил тоже это вспомнил, потому что понурился.

– Ладно, все ясно. Сиди здесь, никуда не уходи. Я только за Лидкой сбегаю и сразу вернусь.

– За Лидкой? – тупо повторила Тина.

– Ну да! Эти-то к ней же к следующей придут, ясно! Отсидимся у меня на пасеке или в охотничьей избушке. Потом – десять километров в тайгу, ни одна собака не найдет. Все, я побежал! Жди!

Михаил легко мазнул губами по Тининой щеке и исчез в сумерках. Какое-то время она еще ловила, распростершись, трепет земли под его торопливыми шагами, потом все стихло.

А вокруг стояла тишина. Однажды где-то вдали взбрехнула собака, Тина задрожала, но лай утих. Однако дрожь не унялась. Вдруг вспомнился бело-рыжий хвостик, торчавший из собачьей будки. Вот почему Атаманша не встретила хозяина радостным лаем! Первая пуля, знать, досталась ей. Вторая – бабе Вере. Третья – Данилушке.

Ну, там, конечно, не один Виталий (он же Павел), небось целая рать, и у каждого есть запасные обоймы, рассудила Тина. А на нее-то уж точно хватит.

Уткнулась в траву.

Беды можно ждать сколько угодно, и все равно свалится она как снег на голову, все равно окажешься к ней не готовой, почувствуешь себя какой-то букахой, опрокинутой на спину и в ужасе глядящей на огромный надвигающийся небосвод: вот-вот раздавит!

Данилушка, Данилушка… И баба Вера. И Атаманша. И, еще раньше, Светка.

Тина закрыла глаза. Слез не было, и страха особенного не было, только боль сухо рвала сердце.

Потом, она знала по опыту, будет еще хуже, еще мучительнее. Однако и этого сейчас вполне хватало!

Скорчилась, подтянула колени к груди, да так и лежала, крепко зажмурясь, только иногда кусая край ладони, чтобы не дать вырваться рыданию, и вслушивалась в вечернюю тишину.

Потом вдруг дошло, что лежит она как-то слишком долго. Созвездия передвинулись по ясному небу к западу, а на востоке призрачно, холодно посветлело: скоро должна была взойти луна. Прошел, наверное, час, а то и два – Михаила все нет. Неужели решил не возвращаться за ней? Лида уплакала не рисковать?

Нет, нет… Опять что-то случилось! Внезапно выйдя из тоскливого оцепенения, Тина поняла это так отчетливо, будто кто-то шепнул страшную весть в ухо.

Вскочила, вгляделась в темноту. И, сообразив, как отсюда самым коротким путем добраться до дома Михаила, шагнула вперед.

Сначала, пока шла по земле, было еще ничего, а потом, когда оказалась на деревянном тротуаре, даже испугалась: чудилось, мостки так и гудят под торопливыми, неровными шагами.

Мелькнула было мысль разуться и пойти босиком, но этак она вообще недалеко уйдет. Собьет ноги, занозит, а вдруг придется бежать? Да и собакам без разницы, шумно она идет или тихо: бессонно взбрехивали за заборами даже на вздох. Наверное, убийцы вполне могут догадаться, что означает эта глухая перекличка из двора во двор. И Тину будут стеречь возле дома Михаила…

А вдруг стеречь окажется некому, ожгло безумной надеждой? Вдруг Михаил, защищая жену и дом, положил убийц в рукопашной или перестрелял из охотничьего «зауэра», которым гордился всю жизнь и стрелял из него блестяще? А потом на него навалилось обычное интеллигентское раскаяние – сидит над трупами поверженных злодеев, оплакивая их и себя, ошалев от ужаса, что нарушил первейшую заповедь Божию, – и думать забыл про бывшую жену, которая…

Картина, внушающая самые радужные надежды, погасла так же внезапно, как и вспыхнула. Тина угрюмо качнула головой. Нет, все это, пожалуй, фантастика. Михаил не мог измениться столь бесповоротно. Он всегда готов был стерпеть обиду, чем сделаться обидчиком, – подставить, выражаясь фигурально, другую щеку. Но если так… но если так, то что же случилось? Что задержало его?

Только одно. Но невозможно даже представить это!

Тина осторожно приотворила калитку и замерла, боясь шагнуть во двор. Не заперто – это плохо! Снова содрогнулась от запоздалого опасения, что ее могут подстерегать здесь, однако тут же сообразила, что при таком раскладе вряд ли горел бы свет во всех окнах и была бы так гостеприимно распахнута дверь на веранду.