Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

Все-таки не выдержал, оглянулся. Более того, вошел в номер, еще хранивший следы поспешных сборов, даже в спальню заглянул, где стояла широченная кровать со сбившейся постелью. Ничего, белье сегодня сменят, конечно.

Опять вышел на балкон. Сколько им надо, чтобы спуститься? От силы пять минут. Так что еще рано перевешиваться через перила и жадным взором провожать…

Да и не собирается он никого провожать. Сядет в кресло и будет любоваться красивейшей в мире бухтой и сиянием изумрудных волн, следить за движением золотого солнца в бирюзовых небесах. Не вид, а витрина ювелирной лавки. Ничего, до вечера полюбуется. Уж день-то отдыха можно себе позволить. А завтра все начнется сначала. И он снова останется один.

Его пальцы конвульсивно сжались. Хотелось что-нибудь разорвать, сломать, ударить кого-нибудь. А ведь он даже Валентина не ударил, хотя и следовало бы. Ну что за сволочь, в самом-то деле! К нему черт знает откуда, рискуя жизнью, добирается любимая женщина, будто какая-нибудь Марьюшка к Финисту – Ясному соколу, а он валяется в постели со случайной девкой! Хотя сам Финист в аналогичной ситуации и вовсе оказался женатым. Жена не остановила, впрочем, Марьюшку, а блондинка в алом неглиже не остановила Тину. Крепко, значит, любит!

Георгий тогда малодушно отвернулся: не мог видеть, как они бросились друг к другу в объятия. «Дурак, – подумал он, – ну какой же я дурак! Ведь мог же ничего не говорить, она бы никогда не узнала, осталась бы со мной…»

Нет, обман Голуба, а также отставка, которую в «Просперити» внезапно дали Аляскову (последние новости от Виктории!), все переменили в его жизни. Пока оставалась надежда на «мирное урегулирование», еще как-то можно было строить волнующие планы, а теперь остался только один путь, по которому не пройти вдвоем. Поэтому он и рвался на Зулейку.

А еще более ругал он себя – нет, даже проклинал – за то, что однажды не совладал с собой. Держался, пока мог, но… Теперь же ему казалось, что при виде ее он сразу ощутил это почти невыносимое желание. И вдруг пронзила мысль: если бы он, Георгий, был персонажем дамского любовного романа, то непременно разглядел бы в небесах над Амуром крылатого божка с луком и колчаном, полным стрел. Да, приходится признать: «святой Георгий» не просто спасал красавицу от дракона – он ее для себя добывал. Но вот пришлось… отдать другому.

Если бы он не тронул ее тогда, если бы так и не узнал, какова она, как приоткрывает со вздохом губы в поцелуе, как самозабвенно бросается потом в любовь, если бы не узнал, как она отзывчива и покорна, как неуступчива и своевольна… если бы не узнал!.. Наверное, ему было бы легче сейчас.

Плотнее втиснулся в кресло, даже за ручки взялся для надежности. Нет, не будет он махать на прощание с балкона, словно добрый бескорыстный братец. Чувствовал он себя отнюдь не братцем, а просто мужчиной, у которого увели единственную женщину. Последнюю, во всяком случае. Потому что, даже если бы Георгию не оставалось жить два дня, даже если бы разговор с Голубом и впрямь окончился иначе и вся жизнь простиралась впереди – то он никогда не расстался бы с Тиной, сделал все, чтобы привязать ее к себе. Даже женился, если бы она согласилась. Но…

Вот имен-но!

Она не простилась, даже слова не сказала. А ведь их связывали не только минуты страсти – их связывала смерть. В том смысле, что они не раз спасали друг друга от смерти. Скрипнул зубами, вспомнив, какой это был храбрый оловянный солдатик, какое заносчивое бесстрашие рождалось в ней в минуты опасности. И она даже не простилась…

Ну что ж, возможно, Тина имела право счесть его малодушным. Георгию показалось, что именно презрение промелькнуло в ее глазах, когда он сбивчиво рассказывал, как стоял однажды под дулом пистолета и выбирал: жизнь или смерть? Пистолет держал Виталий Пидоренко, а условия ставил… дядя Костя! Да-да, дорогой и любимый дядюшка, чуть не плача, умолял дорогого и любимого племянника не стоять на пути этого всемирного бульдозера марки «Просперити». Все равно ведь без толку! Не устоишь! То есть тебе даже возможности такой не дадут. Виталий сейчас шлепнет – и все. И концов никто не найдет. Дядя Костя, сидя в милиции, будет предаваться скорби по поводу без вести пропавшего племянника, на самом же деле – оплакивать его гибель.

– Не надо, Гошка! – умолял он, как-то сразу постарев. – Ну не надо, не делай этого, ради Христа…

– Предположим, я скажу – «да», но как вы гарантируете исполнение этого обещания? В яму посадите, что ли, как Голуба? Тогда уж лучше сразу стреляйте.